Ударом по ООН (как регулирующей и предотвращающей хаос организации) является игнорирование Вашингтоном Хартии ООН, исключающей вмешательство во внутренние дела других государств без согласия Совета Безопасности ООН. Зависимость финансирования Организации Объединенных Наций от Комитета по выделению финансовых средств американского сената, с каждым годом все выше поднимающего свой «топор» над суммой предлагаемого вклада в ООН, оказалась убийственной.

Представляется, что чем дальше идет продвижение интеграционных, глобализационных процессов, тем успешнее кажется реализация замыслов сепаратистов по отделению от основной части государства. Скажем, для Квебека канадский национальный рынок, не говоря уже о законах, культуре, правилах, не является жизненно существенным для выживания провинции Квебек. Западноевропейская интеграция не осложняет, а облегчает борьбу каталонских и баскских сепаратистов. Двадцать лет назад баски имели испанские паспорта и могли работать лишь в Испании. Теперь у них европейские паспорта и они могут работать повсюду в Европейском союзе. Теперь провозглашение независимости Басконии не ведет к установлению протяженных таможенных линий, введению новой валюты, массовой потере работы, сокращению возможностей путешествий. Вирус сецессионизма поражает не только (отнюдь не только) бедные уголки Земли, такие как итальянское Меццоджорно, противостоящее богатому падуанскому Северо (где Берлускони уже создал свою политическую партию «Форца Италия»).

Напротив, относительно процветающие Западная Канада, Южная Бразилия, Северная Мексика, побережье Эквадора, Северная Италия порождают сецессионистские движения. Две наиболее агрессивные сецессионистские группы в Испании — каталонцы и басконцы — принадлежат к наиболее процветающим.

Долгое время Соединенные Штаты были сильнейшим защитником священности государственных границ повсюду в мире. Даже когда они боролись с Багдадом в 1991 г., то не поддержали сепаратистов курдов и шиитов на юге Ирака. Они пока молчат о суверенности Косова. Несмотря на поток наркотиков, Колумбия является третьим (после Израиля и Египта) получателем американской военной помощи — несмотря на всю борьбу местных сепаратистов. Но подспудно развиваются процессы противоположной направленности.

На Аляске, столь богатой минералами, нефтью и газом, в 1990 году был избран губернатор, «базирующийся» на сецес-сионистской платформе. Теперь некоторые из представителей 550 групп первоначального населения Соединенных Штатов требуют почти суверенных прав. И нельзя сказать, что их давление беспомощно и не приносит результатов. Скажем, в 1993 году американский конгресс и президент Клинтон признали «столетнюю годовщину незаконного свержения гаитянской монархии… приведшую к подавлению внутренних прав на суверенность исконного гаитянского народа»[195]. Пятью годами позже губернатор Гавайев призвал гавайцев и других жителей островов «выдвинуть план достижения Гавайями суверенности». По мере того, как официальный Вашингтон признает права меньшинств по всему миру на национальное самоопределение, ему становится все труднее игнорировать требования собственных меньшинств. При этом нужно помнить, что из официальных 309 границ 52 (17 %) являютея спорными. Из 425 морских границ 160 (38 %) являются предметом спора. 39 стран оспаривают 33 острова[196].

Даже крупные современные государства отнюдь не застрахованы от распада. В Сингапуре, скажем, видят Китай состоящим из сотен государств масштаба Сингапура. Все чаще национальные рынки становятся менее важными, чем локальные, региональные рынки или глобальная рыночная среда в целом. Руководитель научных прогнозов ЕС Р. Петрелла полагает, что «к середине следующего столетия такие нации-государства, как Германия, Италия, Соединенные Штаты, Япония, не будут более цельными социоэкономическими структурами и конечными политическими конфигурациями. Вместо них такие регионы, как графство Орандж в Калифорнии, Осака в Японии, район Лиона во Франции, Рур в Германии, приобретут главенствующий социоэкономический статус»[197].

Национальное самоутверждение нашло свою легитимацию в мире, где более ста государств имеют этнические меньшинства, превышающие миллион человек. Не менее трети современных суверенных государств находится под жестоким давлением повстанческих движений, диссидентских групп, правительств в изгнании. Современным политологам (таким, как, скажем, американец Фарид Закариа) остается лишь констатировать, что суверенность и невмешательство в начале XXI века стали «менее священными» международными правами[198]. А консультировавший Б. Клинтона М. Мандельбаум приходит к выводу, что «священность существующих суверенных границ уже не принимается мировым сообществом полностью»[199].

Косово. Организаторы акции весной 1999 года, резко понизив уровень суверенитета отдельно взятой европейской страны, и не задумывались над самым важным — следующим шагом. Это знаменует разительный отход от созданной еще в 1648 году Вестфальской системы независимых суверенных стран, переход к новой системе, где суверенные страны становятся объектом политики более мощных соседей и международных объединений. При этом наблюдатели (скажем, американец Д. Роде) приходят к выводу: «Хотя Запад пытается приуменьшить остроту проблемы, Косово никоим образом не готово стать независимым»[200].

На рубеже столетий на Западе возобладала точка зрения, что элементарный гуманизм требует пренебрежения правами суверенных правительств, проводящих жестокую политику, и вмешательства Запада на стороне тех, кто терпит гуманитарную катастрофу. Увы, правота такой стратегии не подтверждается непосредственной исторической практикой. Как пишет заместитель издателя «Уорлд полней джорнел» Д. Рюэфф, «от Сомали до Руанды, от Камбоджи до Гаити, от Конго до Боснии плохой новостью является то, что все это вмешательство на стороне гражданских прав и гуманитарных ценностей почти на 100 процентов оказалось безуспешным»[201]. Хаос порождает еще больший хаос. Никто из сторонников вмешательства во внутренние дела не имеет определенной идеи — что же делать на следующий день после силового вмешательства.

Насилие над суверенитетом в одном месте немедленно породило продолжение процесса, породило как минимум вопрос: «Если возможно вторжение в Косово, то почему оно невозможно в Сьерра-Леоне?»[202]И Нигерия быстро ответила на него, введя в Сьерра-Леоне свой воинский контингент. Вслед за нею в 2000 году то же сделала Британия. Что, собственно, никак не решило вопрос и не дало стабильных результатов.