И в то злополучное утро я отправилась в бассейн растворять свои горести и несчастья.

Решила себя хорошенько умотать, чтобы физическая усталость заглушила эмоции. Поставила личный рекорд — проплыла три километра с максимально возможной скоростью. Последний километр — на пределе возможностей. Как только не утонула? Лучше бы утонула!

В душ шла — меня точно пьяную раскачивало. В раздевалке… Надеть мне нужно было, кроме белья, брюки, кофточку и куртку легкую. Кофточку я пропустила… Почему-то затолкала ее вместе в мокрым полотенцем в рюкзак. Но куртку надела. И на том спасибо!

Как назло, в тот день наступило лето. Весна в Москве (заметили?) подкатывает медленно, капелями пробивается. А лето всегда падает с неба солнечной жарой. Короче, куртку я сняла на подходе к работе, к нашему зданию.

Вы спросите: как это можно не заметить, что ты полуголая, что у тебя выше талии только лифчик кружевной? Отвечаю: можно! Если вы испереживаетесь из-за утерянных миллионов, если вас мама с папой обругают, если вы боитесь, что коллеги подумают, будто вы присвоили общий выигрыш, если вы проплывете в хорошем темпе три километра…. И даже взглядам, которые бросали на меня встречные люди, пока я рассекала вестибюль, поднималась по лестнице, шла по коридорам, я не придала значения. На меня давно так смотрели! Я же девушка с комплексом! Да еще вчера приказ появился, где фигурировала моя фамилия. У меня нет дефектов зрения и, опустив глаза, да просто боковым зрением, я должна была видеть, что на мне только нижнее белье. Но не видела! У меня перед глазами стоял злополучный корешок билета, а в мозгу прокручивались пути выхода из тупика.

Не заходя в свою комнату, я постучалась к Стасику.

— Можно к тебе? Надо поговорить.

Он кивнул. Я вошла и села на стул напротив него. Стасик вдруг покраснел, как вареный рак.

— Жарко, — понятливо кивнула я. — Лето наступило. Надо попросить, чтобы включили кондиционеры.

Стасик пробурчал что-то неразборчивое. На меня не смотрел, чиркал на бумаге карандашом. А я принялась уговаривать его повторить подвиг-фокус с лотерейными билетами.

— Сама их куплю. Ты только заполни. Пожалуйста!

— Невозможно, — вяло отказывался Стасик, — то была случайность…

Я наседала, Стасик мямлил. А потом вдруг поднял глаза и заявил:

— У меня есть встречное предложение. Выходи за меня замуж, Лена!

— Зачем? — умно спросила я.

Не поняла, не въехала, о чем идет речь. Только с удивлением подумала, что Стасик уже некоторое время не называет меня Зайкой, как всех, а по имени. Обиженная на его отказ, вышла из кабинета и побрела на расправу в свою комнату.

Меня встретил дружный возглас «Ах!». Хором спросили:

— Лена, ты где была?

— У Стасика.

— Что он с тобой делал?

— Замуж звал, — горько усмехнулась я.

Усмешка застыла на моем лице, как приклеенная. Я увидела отражение в зеркале и не сразу поняла, что полуголая девица — это я сама. Мои чувства трудно описать словами. Думаю, что от полного помешательства меня спасло проверенное защитное женское средство — слезы. Я зарыдала.

Слезы у меня близко. Я легко плачу по малейшему поводу. Обливаюсь слезами над книжками, хлюпаю в кинотеатре, когда показывают душещипательные сцены, и за компанию тоже рыдаю: если у кого несчастье, кто-то рыдает, то я подхватываю. Папа говорит, что мне обязательно надо выдать месячную норму осадков.

Но я выдала полугодовую норму! И хотя на работе не раз видели мои слезы, тут все всполошились. Потому что я рыдала — будь здоров! На чемпионате плакальщиц оставила бы далеко позади всех соперниц.

Я сидела на стуле (меня уже одели), брызгала слезами, а вокруг меня суетились четыре женщины, утешали, как могли. В отдалении маячили Дим Димыч и Стасик. Я уже говорила, что у нас замечательный коллектив?

— Да сейчас мода в лифчиках ходить!

— Вспомни певиц на эстраде! Они все полуголые!

— Ну, хочешь, мы сейчас все разденемся?

— Пожалуйста, не надо! — испугался Дим Димыч.

— Алло! «Скорая»? — кричал в телефонную трубку Стасик. — Приезжайте срочно! Что случилось? У нас девушка рыдает! Какая валерьянка?..

В меня влили, наверное, три литра валерьянки.

И даже Амуров, который пришел, в большом гневе, выяснять отношения, увидев мою истерику, поостыл. Он решил, что меня терзает раскаяние и милостиво изрек:

— Прощаю, Лена! Не надо плакать!

Явление Амурова вызвало у меня последний слезный залп. А потом, наверное, наступило обезвоживание, кончилась свободная жидкость. Я только икала и чувствовала себя почему-то обновленной, легкой и чистой, только очень слабой.

Домой меня вез Стасик на своей машине. Дома я оказалась после полуночи. Нет, мы с ним… ничего интимного. Не успели отъехать от работы, как я, обессиленная водным кроссом, бессонной ночью и жутким стрессом, отключилась. И проспала четыре часа, свернувшись клубочком и положив голову Стасику на колени. Машина стояла под нашими окнами, Стасик сидел, боясь пошевелиться, а я дрыхла. Очнувшись, встрепенулась:

— Ой! Я долго спала?

— Минут десять.

Галантность ответа Стасика я поняла только дома, когда посмотрела на часы и выслушала гневные речи папы с мамой. Выглянула в окно. Стасик не уехал. Стоял рядом с машиной и делал физкультурные упражнения: приседал, поворачивал корпус, размахивал руками. От долгого сидения у него, наверное, тело застыло, одеревенело.

И на следующее утро Стасик за мной приехал. Если бы не он, я бы на работу не пошла, отпуск взяла или вообще уволилась. Но Стасик уговорил меня ехать трудиться. Верно заметил: только последняя негодяйка из бухгалтерии в конце квартала увольняется.

Далее началось… как бы правильнее сказать… нас со Стасиком принялись… сватать? женить? сводить? Давить на нас, обрабатывать, подталкивать, расписывать наши небывало прекрасные качества. Оказывается, все давно знали, что Стасик ко мне неравнодушен. А я постоянно бегаю к нему в кабинет. Враки! Всегда по делу к нему заглядывала! Что я виновата, что дел много бывает?

И даже Дим Димыч включился в кампанию. Начальственно изрек:

— Чтобы к концу второго квартала, к полугодовому отчету, эта проблема была ликвидирована! Какой-то шабаш свах, а не бухгалтерия!

Стасик возил меня на работу и с работы. Мы с ним веселились, обсуждая рьяные попытки сосватать нас. Но через некоторое время я поняла, что мое веселье — натужное, неискреннее. Мне тогда послышалось, что он звал меня замуж? Приснилось, сбрендило? Как обидно!

Приближался полугодовой отчет, мое томление достигло крайней степени, я решила в понедельник, после выходных, заговорить на скользкую тему со Стасиком. Как бы невзначай его спросить, он всем полуголым девушкам замужество предлагает?