Роуз натянула пуховое одеяло на родительской кровати до подбородка, затем до носа, вдыхая запах порошка, мыла для ванны, собственной кожи и оставшиеся следы химической подписи ее родителей. Этот запах приносил ей утешение, почти как собаке. Ее книга была не спасительным побегом (испытания подросткового возраста, предательство тела, новые желания сердца), но подготовкой, путеводителем по стране, в которую она планировала прибыть в ближайшее время. Однако книга не могла удержать ее внимания. Она думала о тишине леса, разбитой грохотом над головой. Едва могла представить свою маленькую спальню в Бруклине. Она покачала головой, чтобы картинка прояснилась, но это не помогло.

Она не хотела прятаться в постели. Роуз вообще не хотела прятаться. Она встала и потянулась, как потягиваются после ночи исцеляющего сна. Вытянула руки и ноги и ощутила в них силу и жизнь. Роуз подошла к окну и попыталась заглянуть сквозь гущу деревьев. Она не знала, что ищет, но знала, что поймет, когда оно появится, и знала, что оно появится. Раньше она хотела доказать, что видела тех оленей, но на почве не осталось ни единого их следа. Звери легко ступали по этой земле.

Она стояла перед стеклянной задней дверью, глядя на плоское небо. Тучи были достаточно близко, чтобы их можно было коснуться. Она увидела трещину в стекле и поняла, что раньше ее не было. Это имело смысл. Дождь шел как всегда: сначала нерешительно, потом самоуверенно. Листья на деревьях росли так густо, что всасывали в себя большую часть воды еще до того, как она касалась земли. Ручеек из желоба над дверью превратился в водопад. Что делают олени, когда идет дождь? Переживают ли животные из-за того, что намокают? Роуз хотелось еще разок искупаться или просто посидеть в джакузи. Она хотела еще немного каникул, даже если всего на час.

С телефоном в одной руке и частью себя самого – в другой, тело Арчи не отзывалось так, как отзывалось обычно. Он мог кончить во время утреннего душа и в освещенной ноутбуком ночной спальне, с приглушенным звуком. Иногда и днем: забившись в пахнущую мочой кабинку, поплевав на ладонь. Первые ниточки спермы, затем ее сокращенный толчок, наконец сухая дрожь, покрасневший и усталый член, который, может быть, немного побаливает. Он постоянно зарекался это делать… но оно находило способ. Это была жизнь!

На улице надвигалась буря, и свет был странный, но даже если бы не это, Арчи не знал, как понять, который час. Он понимал: это странно, что владельцы дома в него заявились, но ему было все равно, или они казались нормальными. Мистер Вашингтон задавал ему вопросы, которые всегда задают взрослые, и казался милым. Арчи забросил телефон. Соскользнул в прекрасную пустоту. Если он и видел сны (про шум?), то какой-то настолько глубокой частью разума, что он едва контролировал ее.

Ему было тепло? Ну, он только что принял душ. Когда он подложил запястье себе под щеку, это никак не помогло в диагностике: трогать собственную кожу бесполезно. Тело было великолепной и сложной машиной, которая почти всегда радостно жужжала сама по себе. Когда что-то шло не так, тело было достаточно сообразительно, чтобы приспособиться. Свет был тусклым и жидковатым, комната заполнилась музыкой дождя по крыше над головой и ненавязчивым звуком предметов в пространстве – присутствие тела Арчи, его кровати, подушки, стакана воды, книги «Девять рассказов» в мягкой обложке, скомканного на полу мокрого полотенца, похожего на дремлющее животное. Вроде машинки, создающей белый шум, которую родители использовали, чтобы помочь ему заснуть в детстве.

Рут не слышала дождя, пока мыла руки. Потом она вышла из гостевой ванной, увидела потоки воды и поняла. Вино никак на нее не повлияло. Она не была ни сонной, ни умиротворенной, ни отвлеченной. Она собрала грязную одежду в небольшую кучку. И как ее могло набраться так много? Было что-то утешительное в желтом цвете прикроватных ламп и серости за окнами. Она могла бы лечь в кровать и почитать книгу. Может, она бы даже лениво подремала, как дремлют в отпускном домике – не ради отдыха, но потому что можно себе это позволить.

Вместо этого она зашла в гардеробную дальше по коридору, нашла корзину для белья на полке рядом со всеми продуктами Джорджа: бутылками вина, полезными банками, прочными пластиковыми контейнерами с тысячами и тысячами калорий. Она позволила себе подумать – хорошо. Они были готовы ко всему, чем бы это ни было. Она думала, что это ее утешит, но ей не хотелось банок с помидорами или липких батончиков Kind. Было бесполезно зацикливаться на том, чего ей хотелось, и это, возможно, объясняло ее решимость просто делать хоть что-то. Рут наполнила корзину грязным бельем. Поправила декоративные подушки на кровати. Положила бесполезный пульт от телевизора обратно на комод. Выключила лампы для чтения, которые никто не использовал. Вынесла влажные полотенца из ванной.

Это было слишком интимно, но она знала, что должна предложить Аманде тоже положить ее грязную одежду в стирку. Это было бы более эффективное использование электричества и воды. Было бы по-соседски, хотя это слово не описывало их отношения – может, ни одно слово не могло их описать. Рут знала, что ее предложение оправданно, и знала, что для этого ей потребуется притвориться лучшим человеком, чем она сама себя ощущала. Она думала о приятной тяжести внуков на своем теле.

Роуз приложила ладонь к окну. Оно было холодным, потому что стекло обычно холодное. Было что-то приятное в поверхности бассейна, взбаламученной непрерывным дождем. Грома не было, да и в любом случае Роуз понимала, что шум не был громом. Она чувствовала искушение поверить в это, но знала, по-своему, как подросток, что вера и факты не имеют ничего общего друг с другом.

Вопрос не в том, что это было: вопрос в том, что им делать. Роуз знала, что родители не принимают ее всерьез, не думают о ней как о взрослой. Но Роуз знала, что их проблемы не из-за какого-то звука над головой. Она видела, в чем была проблема, и она попытается ее решить. Потом она вспомнила обещание матери испечь вместе торт, когда пойдет дождь, и, забыв про свою книгу, отправилась заниматься именно этим.

ТЕЛЕВИДЕНИЕ УТОЛИЛО БЫ ИХ БОЛЬ. Телевидение ошеломило бы их, развлекло бы, дало бы им информацию или помогло бы забыть. Но вместо этого они втроем сидели у телевизора, который ничего не показывал, приятный оркестр дождя играл на разных поверхностях: на крыше, террасе, брезентовом зонте, верхушках деревьев, а Роуз на кухне грохотала «сама справлюсь!». Затем донесся химический запах ее торта из коробки, что набухал в газовой духовке.

– Нам нужно наполнить ванны. – Аманда не знала, нужно ли это в самом деле. Она просто гадала.

– Наполнить ванны? – Клэй принял ее слова за какую-то метафору.

Она понизила голос:

– В случае, если… вода.

– Разве вода не течет, если отключается электричество? – Клэй понятия не имел.

Не течет. На следующий день, или через день, и уж точно еще через день некоторые жители самых верхних квартир на Манхэттене впадут в помрачение – предвестник неизбежного обезвоживания.

– Думаю, это так. Резервуар наполняется с помощью электрического насоса. Так что если пропадет электричество, то и вода тоже. – Д. Х. удивлялся, что у них до сих пор есть электричество. Он отдавал должное тому, как хорошо построен их маленький дом, хотя и знал, что не имел к этому никакого отношения.