Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, конечно, помню.
— Рэндолл, — печально произнес Добби, — поверите ли вы мне, что этот панцирь оказался настолько твердым, что я не смог с ним справиться? Я не смог его разрезать и не смог проколоть. И знаете, что я тогда сделал?
— Понятия не имею, — объявил я несколько раздраженно. Я надеялся, что он быстро доберется до сути, но торопить его было бесполезно. Предоставленное ему время он всегда использовал полностью.
— Ну, так я вам скажу! — вскипел Добби. — Я взял одного из этих мерзавцев и положил на наковальню. Затем я взял молоток — и отвел душу. Скажу вам честно, я не горжусь тем, что сделал. Это во всех отношениях наиболее неподходящий лабораторный прием.
— Меня это мало волнует, — сказал я. — Могли бы просто упомянуть об этом как о необычном обстоятельстве. Важно, как мне кажется, то, что вы узнали о жуке… — Тут мне в голову пришла страшная мысль. — Только не говорите, что молоток его не взял!
— Как раз наоборот, — отметил Добби с некоторым удовлетворением. — Он прекрасно сработал. Разнес его в порошок.
Я уселся на скамейку рядом с ним и приготовился ждать. Я знал, что он мне все расскажет — дай только время.
— Удивительная вещь, — молвил Добби. — Да, удивительнейшая. Жук состоял из кристаллов — или еще из чего-то, что выглядело как чистейший кварц. В нем не было протоплазмы. Или, по крайней мере, — рассудительно отметил он, — я ее не нашел.
— Кристаллический жук! Но это невозможно!
— Невозможно, — согласился Добби. — Конечно, по всем земным стандартам. Это противоречит всему тому, что мы знаем. Но возникает вопрос: могут ли наши земные стандарты хотя бы в некоторой степени быть универсальными?
Я сидел, молчал и чувствовал большое облегчение оттого, что кто-то еще думает так же, как я. Это доказывало, хотя и неопределенно, что я еще не свихнулся.
— Конечно, — сказал Добби, — подобное должно было когда-нибудь случиться. Рано или поздно какой-нибудь инопланетный разум нас бы отыскал. И, зная это, мы воображали чудовищ и всякие ужасы, но у нас не хватило фантазии представить себе истинную степень ужа…
— Пока нет никаких причин, — резко произнес я, — опасаться этих жуков. Они могут оказаться полезными союзниками. Даже сейчас они с нами сотрудничают. Похоже, они предлагают своего рода сделку. Мы предоставляем им место для обитания, а они, в свою очередь…
— Вы ошибаетесь, Рэндолл, — с важным видом предостерег меня Добби. — Это чужаки. И не пытайтесь даже на секунду поверить в то, что у них с людьми могут быть хоть какие-то общие цели. Их жизненные процессы, какими бы они ни были, совершенно не схожи с нашими. Такова же должна быть и их точка зрения. По сравнению с ними даже паука можно назвать вашим кровным братом.
— Но у нас в доме были муравьи и осы, и они прогнали их.
— Может, они их и прогнали. Но это не было, я уверен, проявлением доброй воли. С их стороны это не было попыткой сблизиться с человеком, на чьей планете им случилось найти прибежище, или разбить лагерь, или захватить плацдарм — называйте это как хотите. Я сильно сомневаюсь, что они вообще осознают ваше присутствие, разве что вы им кажетесь таинственным и непонятным чудовищем, которым пока нет времени заняться. Да, они убили насекомых, но для них это было действие, совершенное на уровне, сходном с их собственным. Насекомые могли просто путаться у них под ногами, или они увидели в них возможную угрозу или помеху.
— Но даже если так, мы все равно можем использовать их, — нетерпеливо сказал я, — чтобы контролировать численность насекомых-паразитов или переносчиков инфекции.
— А можем ли? Что заставило вас так подумать? Ведь это будут не только паразиты, а все насекомые вообще. Согласитесь ли вы лишить растения тех, кто их опыляет?
— Возможно, вы и правы, — согласился я. — Но не станете же вы утверждать, что нам следует бояться жуков, пусть даже кристаллических? Даже если они и станут опасны, мы сможем найти способ справиться с ними.
— Я сидел тут, думал и пытался во всем разобраться, — сказал Добби, — и мне пришло в голову, что здесь мы, возможно, имеем дело с социальной концепцией, которую еще не встречали на своей планете. Я убежден, что жуки обязательно должны действовать по принципу коллективного разума. Мы имеем дело не с каждым поодиночке и не со всем их числом, а с неким целым, неким единым разумом и единым выражением целей и средств.
— Если вы действительно считаете их опасными, то что же нам делать?
— У меня есть наковальня и молоток.
— Бросьте шутить, Добби.
— Вы правы. Это не предмет для шуток и даже для молотка с наковальней. Мое лучшее предложение заключается в том, что всю округу следует эвакуировать и сбросить сюда атомную бомбу.
Я увидел, что по дорожке сломя голову несется Билли.
— Папа! — вопил он. — Папа!
— Успокойся, — сказал я, сжав его руку. — В чем дело?
— Кто-то ломает мебель, — выпалил Билли, — и потом выбрасывает ее на улицу.
— Постой, ты в этом уверен?
— Сам видел! — вопил Билли. — Боже, что мама скажет?!
Я не стал мешкать и со всех ног помчался к дому. За мной по пятам топал Билли, замыкал цепочку Добби, бакенбарды которого тряслись, как козлиная борода.
Дверь в кухню была открыта, словно кто-то распахнул ее пинком, а на улице возле ступенек валялась куча мятой ткани и обломков разломанных стульев.
Я взлетел на крыльцо одним прыжком. Но, оказавшись у двери, я увидел летящую в меня кучу обломков и отскочил в сторону. Сплющенное и искореженное кресло, кувыркаясь, вылетело в дверь и приземлилось на кучу хлама.
К этому моменту я успел хорошо разозлиться. Я наклонился и выудил из кучи ножку стула. Ухватив ее покрепче, я бросился через кухню в комнату. Дубинку я уже держал наготове, словно видел того, на кого хотел ее обрушить.
Но в комнате никого не было. Холодильник снова стоял в центре, а вокруг него громоздилась куча кастрюль и сковородок. Из нее под дикими углами торчали пружины от бывшего кресла, а по ковру были рассыпаны болты, гайки, гвозди и несколько кусков проволоки.
Я услышал за спиной странное потрескивание и быстро обернулся на звук.
В углу медленно, умело и любовно разбиралось на части мое любимое кресло. Обивочные гвозди плавно вылезали из своих гнезд и падали на пол, тихонько позвякивая. Пока я смотрел, на пол упал болт, у кресла отвалилась ножка, и оно опрокинулось. Гвозди продолжали вылезать.
Наблюдая эту картину, я почувствовал, как моя ярость медленно испаряется, а ее место занимает страх. Я похолодел, по спине пробежали мурашки.
Я начал потихоньку выбираться на улицу. Я не решился повернуться спиной к комнате, поэтому аккуратно пятился, держа дубинку наготове.
Наткнувшись на что-то, я взвизгнул, резко обернулся и замахнулся ножкой стула.