Она с ужасом смотрит на кровь, стекающую по ногам девочки.

Когда Марыся потихонечку приводит себя в порядок и, совершенно обессиленная, сидит на деревянном стульчике, пьет чай, во двор заезжает знакомый ей пикап. За рулем сидит Мохаммед, он, как всегда, стиснул челюсти, глаза его бегают. Парень машет ей рукой, чтобы подошла.

— Барчук! — Старая женщина с гневом смотрит на него. — Свои счеты своди у себя, сопляк!

Она грозит ему кулаком. Испачканная девушка неподвижно сидит на сиденье рядом с водителем. Смотрит тупо во мрак.

— Как ты теперь себя чувствуешь? — шипит африканец. — Хорошо тебе? Теперь ты, по крайней мере, знаешь, что пережила моя мать, когда ей это сделали.

— О чем ты говоришь? — шепчет Марыся дрожащим голосом. — Кто и что сделал? Я, моя тетка Малика или бабушка?

— Не парь мне мозги, подстилка! Вы, ливийцы! Паршивые арабские собаки!

Никто — ни в Эльмине, ни дома — не замечает, что произошло с Марысей. Только настороженная бабушка спрашивает ее, хорошо ли она провела время, уж очень она не похожа на себя. Девушка замыкается в себе, уединяется в комнате и выходит только в школу. Отказывается от всех дополнительных занятий, так любимых ею раньше. Не хочет никого видеть, а в особенности Мохаммеда. Когда тетка Малика предлагает выехать за город вместе с Абдулахом и его сыном, девочке становится плохо.

— Это период полового созревания, гормоны бушуют, — поясняет бабушка. — Вы развлекайтесь, а я посижу с ней дома. Чувствую, что та поездка в форт Эльмина была неудачной. С того времени Марыся очень изменилась.

— Я уже звонила директору и спрашивала, ничего ли не случилось, но он ответил, что все было прекрасно, Он даже не рассчитывал, что сложится такая хорошая атмосфера и учащиеся будут настолько дисциплинированными.

— Значит, как видишь, не из-за чего волноваться. У тебя тоже часто менялось настроение, даже обмороки были. Все будет хорошо.

Через три месяца, когда Марыся физически почувствовала себя лучше, она начинает беспокоиться из-за отсутствия месячных. После изнасилования их ни разу не было. Подождав еще пару дней, она окончательно понимает, что это может означать. В животе словно переливаются какие-то пузырьки, а утром тошнит. Поразмыслив, Марыся решает: или Малика вытянет ее из этого, или она совершит самоубийство. Но как об этом рассказать? Ведь тетка может не поверить: она наконец нашла свое счастье и хочет связать дальнейшую жизнь с Абдулахом, отцом Мохаммеда.

— Тетя, у меня проблема. — Вечером Марыся залазит в теплую постель Малики и обнимает свою названую мать худенькими руками.

— Я вижу, любимая, и жду, когда ты сама мне об этом расскажешь, — мягко говорит Малика.

— Могу только сказать, о чем идет речь в целом, и о последствиях, но не дави, чтобы я вдавалась в подробности, объясняя, как до этого дошло.

— Все в порядке, — смеется Малика, еще не подозревая о серьезности ситуации. — Давай, не тяни!

— Я беременна! — шепчет девочка, и тетка мгновенно напрягается.

— Ты спала с кем-нибудь по своему желанию? — спрашивает Малика тихо.

— Нет.

— Надеюсь, что вы, господин доктор, еще работаете в этой глухомани, — говорит Малика, обращаясь к единственному врачу, которому может доверять, — поляку из Нсякра, спасшему жизнь Жоржетте.

— Здравствуйте, Малика, мне очень приятно, что вы позвонили. Надеюсь, что на этот раз не по такому паскудному делу.

— Такому же, только подлее и грязнее. — Женщина тяжело вздыхает. — Мою племянницу изнасиловали, и она беременна, — с горечью сообщает она.

В трубке воцаряется мертвая тишина. Слышны только шум подключения и быстрое дыхание взволнованной женщины.

— Приезжайте на выходные, у меня есть хороший гинеколог-женщина. Девушка несовершеннолетняя, насколько я понимаю?

— Да.

— Вы заявили о преступлении?

— Нет. Я только сейчас об этом узнала.

— Сколько месяцев?

— Третий, — отвечает Марыся.

— Сделаем все, что в наших силах. — Мужчина кладет трубку, а Малика садится рядом со своей любимой маленькой доченькой, обиженной отморозками, и осторожно берет ее за руку.

— Не стоило выбрасывать те амулеты вуду, — шепчет она, глядя с грустью на девочку.

Через пару дней тетка с племянницей тайком от всех приезжают в африканскую деревню. После обследования молодая женщина-врач соглашается прервать девушке беременность. Взамен получает из рук Малики значительную сумму денег.

— Остальные будут после восстановления девственной плевы, — грустно говорит арабка. — Мы, мусульманки, не допустим, чтобы жизнь моей любимой девочки была испорчена и на ее чести осталось пятно. Шрамы зарубцуются, а об остальном она со временем забудет.

— A turiddin an tatazowdżini?[35]— спрашивает Абдулах, традиционно припадая на одно колено.

— Naam[36], — отвечает ему Малика, не колеблясь ни секунды, и переходит на классический арабский язык.

Потом падает своему избраннику в объятия и замирает, не в состоянии от него оторваться. Женщина счастлива. Радуется, что наконец кто-то о ней позаботится и снимет с ее плеч груз обязанностей, которые она несет всю свою взрослую жизнь. Она уже не должна будет беспокоиться о содержании семьи, о работе и, что важнее всего, уедет далеко отсюда, на край света, где Дорота никогда не найдет Марысю, которая уже навсегда останется при ней. Абдулах — идеальный, чудесный мужчина, о котором могут мечтать все женщины. Он чуткий, терпеливый, изящный и к тому же любит ее. Даже в постели, любя ее, он относится к ней как к королеве или фарфоровой статуэтке, с которой нужно обращаться очень осторожно.

— Увидишь, все будет хорошо, я в состоянии примирить и соединить наши судьбы, — убеждает ее мужчина.

— Ты же знаешь, как это будет нелегко. — Малика, прижавшись к любимому, смотрит на жизнь достаточно трезво.

— Вместе все кажется простым… — Абдулах чувственно целует свою избранницу.

— Пока я работаю в дипломатическом корпусе моей страны, не стоит даже мечтать. Нас тотчас же обвинят в шпионаже или как минимум в обычной измене, — говорит женщина.

— Слишком давно я сижу на этом месте, чтобы не знать об этом, любимая. Но ведь ты уже через полгода все закончишь…

— Ах ты ловкач! все продумал и спланировал! — выкрикивает Малика, шутливо ударяя его кулачком по плечу. — Как это хорошо, что я уже не должна обо всем беспокоиться сама.