Когда мы прибыли в становище Пришельцев, меня вторично посетило состояние «дежа вю». Причем в острой форме. Если в даунах было нечто общее с хамами, то здесь мы как будто вообще не покидали Великого Хамства. Разумеется, были различия. Вместо хамских кибиток и шатров здесь были покрытые выделанными шкурами шалаши, у обитателей их — иной оттенок кожи, но в целом сходства гораздо больше. При этом соображении у меня забрезжила некая пользительная идея, и в ожидании суда я постаралась с ней поработать.

Аборигены, меж тем, готовились к празднику. Корзины с урожаем встретили плотоядными возгласами и уволокли прочь с глаз, причем радость выражали преимущественно мужчины. Женщины жарили на кострах что-то мясное. Конину, наверное. Хотя, кто их здесь знает… По крайней мере распития кумыса я нигде не заметила, и то хорошо. Но до начала общего веселья племени предстояло топтать Поляну Совета. Туда же погнали и меня, ибо я оставалась пленницей, пусть и не связанной.

На пресловутой поляне были врыты пять столбов, покрытых резьбой вполне авангардного стиля. К двум из них привязали моих спутников, остальные зазывно пустовали. Вокруг чинно расселась публика. Вождям и старейшинам накидали в знак почтения под седалища мехов — «фиолетовых» бы удар хватил от такого зрелища. Остальные устроились прямо на земле, мужчины — направо, женщины — налево. Перед каждым старейшиной, очевидно, для обозначения его статуса, в землю была забита оперенная стрела.

Рассевшись, Пришельцы приняли задумчивый вид и закурили. Зрелище это было для меня не внове, только здесь пользовались не кальянами и наргиле, каковые в ходу на Востоке. Вожди выпускали дым из орудий наподобие духовых ружей, рядовые Пришельцы обходились самокрутками из сушеных листьев. Женщины тоже курили. Видимо, это был ритуал, в котором нельзя участвовать детям и пленникам.

Накурившись, наш пленитель, то есть Дубина Народной Войны, поднялся и повел такую речь:

— Свободные люди свободных пустошей! Старейшины и предводители, и ты, о верховный вождь Ежик-В-Тумане! Нынче наш Совет Красных Сил собрался, чтобы отметить достойным потлачем посвящение наших юношей в воины. Но когда особо избранные товарищи явились в Мескалиновую рощу, дабы разжиться припасами для божественного зелья и божественного напитка, то увидели, как один из презренных бледнозадых делает надрезы на телах чудесных растений!

— Святотатство! — пронзительно воскликнул один из вождей.

— Здесь что, как в Даун-тауне, карают за нанесение вреда природе? — осведомился Рыбин Гранат.

— Не смей равнять нас с невежественными бледнозадыми! — оскорбился тонконогий вождь. — Боги и предки даровали нам чудесные растения, дабы мы добывали из них напитки, коими мы приобщаемся к сущности Божества!

— Эк завернул… — невольно вырвалось у меня.

— Так и я тоже… это… хотел приобщиться! — вступил Хэм. — Выпить очень хотелось…

— Святотатство, как и было сказано! — торжествующе подтвердил оратор. — Это я, Геморрой Ходячий, вам говорю.

— Пить хотелось — пил бы из ручья! — заявила старуха, единственная особа женского пола в ряду вождей.

— Из ручья пьют лошади или женщины, а не воины! — перебили ее. — Это даже бледнозадым ясно!

— А хоть бы даже он не осквернил рощу, — Дубина Народной Войны остановил начинающуюся перепалку. — Хватит и того, что они сюда забрались. Пустоши принадлежат красным! Долой белую опасность! Не позволим бледнолицым осквернить наши исконные ценности — охоту, рыбалку и текилу! Отдадим бледнолицых нашим юношам ради игрищ и забав и развлечемся их смертью. Брэк! Я всё сказал!

— Больно молод ты еще такие заявления делать, — заметил Геморрой Ходячий.

— Тогда пусть скажет Верховный Вождь.

— Да, да! — загомонили собравшиеся. — Пусть скажет Ежик-В-Тумане!

Старейшина, обилием вплетенных в волосы перьев напоминавший скорее дикобраза, чем ежа, в задумчивости продолжал дымить трубкой, и лишь когда окружающие едва не охрипли, скандируя его имя, оторвался от любимого занятия, обвел поляну взглядом и произнес:

— Давным-давно, в предначальную эпоху, не было ни юга, ни севера, ни востока, а один только сплошной запад. И свободные племена кочевали, не зная преград на суше и на море. Но заветы предков были нарушены, и боги разгневались. Они ударили по земле палками-копалками и развернули ее наоборот. И где был запад, стал восток, а где север — там тропики. И те, кто недостойны называться людьми, побелели от страха, и такими остались навеки. А непобедимые красные воины откочевали от презренных под предводительством великого вождя Мескалиндуга, и доныне наш народ живет по его заветам: не строит городов, не носит тканой одежды, не жнет и не пашет. — Он сделал долгую затяжку. — Ах, да, о чем бишь я? Забыл. — Вождь снова устремил мутные очи на собравшихся, пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль, и внезапно его взгляд упал на меня. — А эта что здесь делает? Вроде наша… или не наша?

— Это пленница, Старейший, — отрапортовал Дубина Народной Войны. — Захвачена вместе с остальными. Мы думаем, что это женщина племен, некогда украденная бледнозадыми, и позабывшая обычаи.

— Вот как? А что скажешь ты, пленница? Породило ли тебя гнусное скопище бледнозадых, именуемое Даун-таун?

— Я провела в Даун-тауне некоторое время, но не родилась там, и с радостью покинула этот город.

Пришельцы одобрительно загомонили. А что? Всегда следует говорить правду, если это выгодно. Но Ежик-В-Тумане продолжал допрос.

— А может быть, ты лазутчица помешанных скво, именующих себя Дикими Хозяйками и Бешеными Бабками, исконных врагов Свободного народа?

— Клянусь светозарным западом предначальной эпохи и прочими углами света, что не имею отношения к названным тобой и даже не видела их никогда!

— Как же следует именовать тебя по обычаю племен?

— Зовите меня просто — Женщина, Которая Выжила.

— Кого выжила? — уточнила старуха.

— Довольно многих. — Старуха одобрительно крякнула.

— Ну хорошо, — сказал Ежкк-В-Тумане, — можем признать тебя нашей. — Он тут же потерял ко мне всяческий интерес. — Впрочем, это всё равно. Мы не презренные бледнолицые, в невежестве своем не отличающие мужчин от женщин. У нас всё в согласии с древним благочестием. Так что тебе нечего бояться. Пленница ли, скво племен — всех ждет одна судьба. Мы их выдаем замуж за воинов клана.

— Что, за всех сразу? — уточнила я.

— Как можно-с! — оскорбился старейшина. — Слышал я, что у бледнозадых нравы развратные, но чтоб такие… Сказано тебе: по древнему благочестию. У одной жены — один муж. У одного мужа — сколько угодно жен…

Это меня устраивало. Уж с одним я всяко управлюсь.

— Эй, а с мужчинами пленными вы как поступаете? — вмешался Рыбин Гранат.

— Лишаем их никчемной жизни различными способами, какие предписывает древнее благочестие, — сказал Ежик-В-Тумапе.