Когда Джули поймали с поличным — один из зэков, сидящий в одном с Фентоном блоке, позавидовал ему и «настучал» смотрителю. — я поначалу не поверила. Я работала первый год в тюрьме, и мне казалось, что Джули очень похожа на меня: она, как и я, служила в армии, была человеком твердым и ответственным.

Мы хорошо с ней ладили и даже встречались порой вне работы, но я ничего не знала об ее отношениях с Фентоном. Я не сомневалась, что Фентон умеет очаровывать, но довольно быстро раскусила его и поняла, что этот заключенный — патологический лжец, готовый говорить тебе то, что ты хочешь услышать, лишь бы получить свое. Но как только женщина сдавалась, от его былой чувствительности не оставалось и следа. И не важно, как жертва воспринимала ситуацию: как очередную интрижку или серьезный роман, который мог стоить карьеры. Фентону было глубоко наплевать.

После скандала я встретилась с Джули в дешевой забегаловке. Помню, на ней были голубая водолазка и серьги кольцами. Она сжимала бокал с дайкири, как вазу с цветами, которая могла в любую минуту опрокинуться. Тогда-то Джули и рассказала о секретных посланиях, которые он ей писал, о признаниях в любви, о том, как хорошо понимал ее Фентон, как предупреждал ее желания, как стал для нее самым близким человеком на свете.

Я едва сдержалась, чтобы не возмутиться. Бедная, обиженная дурочка, которая причинила нам столько головной боли!

Через несколько месяцев Джули уехала, и я больше не видела ее. Фентон же продолжал отбывать свои то ли восемнадцать, то ли двадцать лет срока, которые ему дали за вооруженный грабеж и захват заложника.

Заключенный, сидящий в темной камере у лестницы, сообщил, что у него как раз случилась эрекция и он мог бы одолжить ее Фентону. К чести Фентона, тот проигнорировал замечание. Мы спустились вниз и встали у двери, ожидая, когда нас пропустят в бесконечно длинный гулкий коридор, где было сыро, на стенах давно облупилась краска, а пол спускался вниз, как склон холма.

— У вас двойное дежурство? — спросил Фентон. Он держался как-то неуверенно, будто общение со мной взволновало его.

— И так почти каждый день. У нас разгар сезона.

Мы пошли медленно. Некоторые зэки, вырвавшись из камеры, не знают, куда применить свою неуемную энергию, но Фентон выглядел абсолютно расслабленным.

— Строго между нами, — пробормотал он.

«Ну вот, начинается», — подумала я.

— Девяносто пять процентов ребят, — продолжал Фентон, — не хотели этих безобразий. — Он имел в виду волнения и последовавшую за ними изоляцию. Добровольный посланник молчаливого большинства.

Сначала я ничего не ответила и хотела проигнорировать его слова, но затем спросила:

— Фентон, зачем ты мне все это говоришь?

Он тут же принялся грубо льстить:

— Вы, офицер Уильямс, в отличие от остальных относитесь к людям с уважением. И поверьте мне, заслужили хорошую репутацию. Но дело в том, что здешняя система не подразумевает нормальных отношений между зэками и надзирателями. Большинство офицеров охраны только и умеют, что лупить нас. Но если бы мы могли сесть и спокойно поговорить, то, поверьте, проблем было бы намного меньше.

— Да здравствуют мирные переговоры, да? — хмыкнула я, но в моих словах была лишь небольшая доля иронии.

— А почему бы и нет? — спросил он. — Я старею, и мне начинает надоедать это дерьмо. Думаете, мне нравится, когда меня по двадцать раз за день спрашивают, что случилось и почему это произошло. Да я бы лучше посмотрел «мыльные оперы». Вы видели, что сделали с Элгином? Вот пример того, как вся эта дрянь может отразиться на тебе.

Мне хотелось поскорее закончить разговор и продолжить свою работу, но я не смогла удержаться:

— А при чем здесь вообще Элгин?

— А вы думаете, однорукий художник мог в одиночку «замочить» амбала вроде Элгина? Нет, конечно, он заслужил то, что с ним сделали, но это так унизительно — видеть, что его превратили в отбивную. Передайте смотрителю, мы готовы сдаться. Мы хотим всего лишь справедливости, нормальных условий и капельку уважения. И тогда будем вести себя как шелковые.

Как ни странно, слова Фентона вдохновили меня, и я призналась:

— Мне очень бы хотелось помочь тебе, Фентон, но я — не уши смотрителя.

— Правда? — удивленно спросил он. — А я слышал совсем другое.

— Это не так.

— Понятно, — протянул он, и я тут же пожалела о своих словах.

Они искали сведения, собирали любую доступную информацию. Рей Маккей, лежа в своей палате с трубкой в носу, посмеялся бы сейчас от души, если бы услышал наш разговор.

Мы вошли в главный зал, затем свернули в коридор между образовательным центром и гимнастическим залом. Лампы по-прежнему светили тускло.

Внезапно Фентон остановился и обернулся. Я не успела замедлить шаг и столкнулась с ним.

— Если я могу вам чем-то помочь. — тихо проговорил он, — только скажите мне об этом.

«Еще чего захотел, мать твою, — подумала я и с силой оттолкнула его. — Да, Джули, ты была ужасной дурой».

* * *

В столовой царил полумрак, как в магазине после закрытия, и меня это удивило. Я ожидала увидеть там небольшую группу заключенных и надзирателей, которые готовятся к вечеринке в честь Нового года. С замиранием сердца я шла рядом с Фентоном, одной рукой сжимая резиновую дубинку, а второй держась за рацию на плече. Обеденный зал напоминал придорожный «Макдоналдс»: он был заставлен столами и стульями и смахивал на поляну, усыпанную пестрыми цветами.

До меня донеслись голоса, смех и стук упавшей на пол метлы. Я решила обойти металлический раздаточный стол и зайти на кухню.

— Привет. Билли! Ты как раз вовремя.

За металлическим кухонным столом стоял Рой Дакетт в белом халате и фартуке, в руках — огромная деревянная лопатка, которой он с усердием гребца помешивал горячий шоколад в чане. За столом, развалившись, сидел еще один зэк — жизнерадостный Эрик Джексон по прозвищу Джеко. У него были круглые щечки и пивной животик, и он отбывал здесь пожизненный срок.

— С Новым годом, офицер Уильямс, — добавил Рой.

На столе стоял маленький телевизор. Показывали футбольный матч. Я заметила большую чашку с покрытыми сыром кукурузными чипсами нанчос и два подноса. На одном лежали жареные куриные крылышки, а на другом — политые соусом свиные ребрышки.

Поблизости не было ни одного надзирателя, который следил бы за работой Роя и Джеко. В прежние времена я заподозрила бы самое худшее и решила, что офицеров взяли в заложники, связали и спрятали в холодильниках для мяса, а теперь пытались заманить в ловушку и меня. Но теперь у меня уже было достаточно опыта, и я знала, что иногда зэкам предоставляли относительную свободу и независимость. Это происходило в результате обшей договоренности и сделок, о которых мне ничего не было известно и на которые я предпочитала смотреть сквозь пальцы. Я хорошо усвоила: в эти дела не стоит вмешиваться. И потому чувствовала себя дважды одураченной: я находилась вне игры, но при этом должна была подчиняться неписаным грязным правилам.