– Ну и что? – Даша и все остальные уже хохотали. – Если ты хотела купить это платье, у тебя тоже курортный роман?

– Нет, тут другое. Я-то платье хотела от стресса, а дамочка в состоянии романа белье бы купила, просто тут белья приличного нет. А есть – неприличное платье. И шляпа, кстати, мне больше шла, чем ей. И вообще, ненавижу таких женщин. До истерики. Мы тут ужинать ходили в кафе и сидели за соседним столом с этими голубками. Так меня аж подташнивать начало. У этой профурсетки все с уменьшительно-ласкательными суффиксами: «супчик, котлетка, рыбка».

– Викуль, это у тебя что-то личное, – улыбнулась Марина.

– Конечно, личное, – подтвердила Вика. – У каждого есть пунктик, правда? Ну из-за которого ты понимаешь, что все кончено. Просто эти суффиксы по отношению к еде меня просто бесят. Слышать не могу! Свекровь так говорила, а я аж зеленела. И еще «жадина-говядина».

– При чем здесь «жадина-говядина»? – удивилась Даша.

– Ни при чем, просто бесит. Как и «булка». Мой муж из Питера. У них же там вечность впереди, и самомнение зашкаливает. Вот вы как говорили в детстве? «Жадина-говядина – соленый огурец». Да? Или «Жадина-говядина – турецкий барабан». А он говорил – «пустая шоколадина». Там еще продолжение было, я не помню, что-то про «сосисками набитая». И «булка», блин. Я вешалась от этой «булки». Они там все сумасшедшие. Я, когда с мужем к свекрови приезжала, каждый раз хотела утопиться. Прямо с вокзала пойти и утопиться. Они даже дорогу нормально перейти не могут. Срезают между машинами. И все эти парадные… Я говорила, какая парадная? Тут засрано все по самую крышу. Но нет – все равно парадная! Свекровь моя чуть что – в слезы и убегала на кухню, сотрясаясь в рыданиях. И плечами так активно двигала, чтобы все понимали, что она плачет. Как наша Женя, которой активная мимика и жесты позволительны в силу профессии. Но свекровь-то не актриса! А я даже понять не могла, с чего она в следующий раз на кухню бросится, как нервная барышня. Как-то купила ей успокоительных. Нет, пить не стала. Обиделась. Сказала, что страдания наполняют душу. Господи, да у нее депресняк в чистом виде был и еще климакс. Я ей и таблетки, чтобы пережить менопаузу, привезла. Нет, у нее душа должна страдать и наполняться. Ой, еще вспомнила, у нас ведь ластик? Да? Всегда говорили ластик! А мой бывший муж называл стеркой. Вот стерка, и хоть тресни. А свекровь называла половник поварешкой. Ну половник же, да? Вас не раздражает? Меня просто трясти начинало. Галя, новая жена моего бывшего, тоже из Питера. Я даже не удивилась. Нет, она давно в Москве живет, еще с института, но родом оттуда. Вот поэтому моему бывшему с ней хорошо. И свекровь ее обожает. Они на одном языке говорят с одинаковой интонацией. И вечность у них впереди, и вечный срач в квартире. Зато, блин, парадная.

– Девочки, а курортный роман считается изменой? – спросила вдруг задумчиво Светлана Михайловна.

– Нет конечно! – дружно ответили все. – Гуляйте, Светлана Михайловна, сколько хотите. Мы никому не скажем!

– Ну да, я же могу, имею право. Я же вдова.

– Тем более! Вон смотрите, какой прекрасный мужчина, – показала Вика.

– Где? – Светлана Михайловна начала крутить головой.

– Вон у него парео на бедрах.

– Викуля, ну что ты мне всякое неприличное предлагаешь, – обиделась Светлана Михайловна. – Мне бы что-нибудь посолиднее. Я люблю, чтобы мужчина был с животиком, но не очень большим. И повыше. И покрепче. А этот – тощий, да еще и пигалица. Да и загорелый. А я люблю, чтобы плечи у мужчины обгоревшие были. Красные, понимаете, девочки? Мой Петр Сергеевич обгорал в первый день и страдал весь остаток отпуска. Такой становился милый и трогательный. Так мучился! А я его сметаной мазала. Тогда ж кремов этих защитных не было.

– А сейчас сметаны той, настоящей, нет, так что, Светлана Михайловна, смените ракурс! – возмутилась Вика. – Ну зачем вам наши толстопузы? Вы еще пожелайте, чтобы он пиво пил! А этот похож на европейца, вон вино пьет.

– Я ж английского не знаю! – рассмеялась бабуля.

– А мы вас научим! Быстро вам разговорник надиктуем! – Вика вошла в раж. – А вон еще парочка забавная. Мужчина в возрасте. И девушка с ним. Немая.

– Как это немая? – ахнула Светлана Михайловна. – Бедная девочка.

– Она не бедная, она умная, – продолжала Вика, – молчит и смотрит на него снизу вверх, раскрыв рот. Очень ценный навык для женщины, вы не находите? Молчит и улыбается. Представляете, какая она умная?

– Ну не знаю, Викуль. Даже я иногда смолчать не могу, – призналась Светлана Михайловна.

– А знаете, чего я хочу? – вступила в разговор Женя. – Пончиков. С шоколадом. Которые по пляжу носят. Просто умираю, как хочу.

И, как по мановению волшебной палочки, на пляже появился мужчина, который продавал пончики, уже щедро обсыпанные сахарной пудрой, и присыпал их сверху еще при клиенте. Женя купила себе два, остальные замешкались, но присоединились. Дети смотрели на родителей с ужасом. Мамы уплетали запрещенную ими самим себе выпечку за обе щеки.

– Ладно, пойдемте домой. Еще ужин готовить, – позвала Светлана Михайловна. – Давайте я на всех детей макароны сварю, что ли.

– У нас есть сосиски, – сказала Даша.

– Отлично, у меня кукуруза и сыры, – поддержала Марина.

– С меня фрукты, – отозвалась Вика.

Все стали собираться, но уходили кто как. Вика с Кирой побежали в туалет, Светлана Михайловна решила еще раз окунуться, Даша побежала купить воды.

Марина первой добралась до отеля. Откуда-то доносился запах дыма. Она решила, что где-то могут жечь траву, как делают это в Москве, и пошла в душ.

– Мам, чем-то пахнет с улицы, – сказала Аня.

– Да, я тоже чувствую. Давай балкон закроем и включим кондиционер.

Аня рисовала, Марина решила сделать легкий макияж. Потом проверила почту – вай-фай просто летал. Увидела, что начался новый сезон сериала, и уткнулась в компьютер. На балкон она вышла только потому, что захотела курить. Дымом пахло уже сильно. Марина прошла по балкону, но нигде следов жженой травы не заметила. Зато заметила собаку, еще щенка, который тащил шлепанец куда-то под дерево. Щенок ронял его, рычал, прыгал, хватал свою поноску и снова тащил. Марина подумала, что этот же щенок мог утащить и шлепанцы Катюши. Дымом тянуло так, что уже дышать становилось сложно.

Марина стояла с сигаретой и вдруг поняла, что сбывается самый страшный из ее страхов. Она боялась не затушить окурок, выбросить в мусорное ведро, которое могло загореться. Здесь, в отеле, Марина тщательно следила за чистотой номера и всегда выносила мусор в общий большой контейнер, стоявший внизу. Марина затушила окурок и на ватных ногах спустилась во двор, где Вика с Дашей накрывали стол к ужину. Марина открыла крышку контейнера и заглянула внутрь.

– Ты что там потеряла? – спросила Вика.

– Не знаю. Просто так. – Марина уже представляла, как ее выселяют из номера, поскольку в отеле курила только она и причиной пожара могла стать исключительно она. Выбросила окурки из пепельницы в пакет, пакет вынесла в контейнер, окурок там тлел и загорелся. Поэтому и дым. Но Марина себя оборвала – из контейнера дым не шел. Вообще. Значит, не контейнер. Тут ей совсем поплохело. Ветер сегодня был сильный, полотенце со стула опять сдуло. Она оставила окурок в пепельнице. Могла случайно не затушить, и окурок снесло ветром на соседний участок, где и разгорелся пожар. И опять она в этом виновата. Марина пулей кинулась в номер и еще раз осмотрела с балкона территорию. Ничего подозрительного. Никакого очага возгорания. Зато заметила, как щенок тащит еще один шлепок, а по муравьиной дороге бегает мужчина. То есть он бегает по тропинке – вниз, вверх, явно тренируется, но муравьиной дороге точно пришел конец. Коля будет рыдать. Марина заставила себя переключиться на мысль о возгорании. Она проверила мусорное ведро, пепельницы, сбегала осмотрела территорию и отобрала у щенка все шлепки, которые он успел дотащить – всего пять штук, и все разные. Вернулась в отель, вытащила из холодильника две сосиски и кусок колбасы, принесла их щенку, чтобы не очень страдал из-за шлепок. Запах дыма стал невыносим.