– Да… – проговорил Месяцев.

– Как ужасно, – отозвалась дочь.

– А как это случилось? – удивился Юра.

– Пила, – сдержанно объяснил Миша. – У нее запой продолжался месяц.

– Сердце не выдержало, – вздохнула жена. – Я ей говорила…

Татьяне было сорок лет. Начала пить в двадцать. Казалось, она заложила в свой компьютер программу «Самоликвидация». И выполнила эту программу. И сейчас сидела за стеной мертвая, с серым спокойным лицом. А Месяцев заложил в свой компьютер программу «Самоусовершенствование». И выполнил эту программу. У каждого своя программа.

– Надо ее матери позвонить, – сказал Миша поднимаясь.

– Только не от нас, – испугался Алик.

– Ужас… – выдохнула жена.

Миша ушел. За ним закрыли дверь и почему-то открыли окна. Настроение было испорчено, но чемоданы высились посреди прихожей и звали к жизни. Не просто к жизни, а к ее празднику.

Все в молчании выстроились в прихожей. Месяцев стал открывать чемоданы и вытаскивать красивые пакеты.

Жена при виде шубы остолбенела, и было так мило видеть шок счастья. Месяцев накинул ей на плечи драгоценные меха. Широкая длинная шуба не соответствовала ее росту. Жена была похожа на генерала гражданской войны в бурке.

Дочь скинула джинсы, влезла в маленькое платьице с голой спиной и стала крутиться перед зеркалом. Для того, чтобы увидеть со спины, она стала боком и изогнулась вокруг себя так ловко и грациозно, что Месяцев озадачился: как они с женой со своими скромными внешними возможностями запустили в мир такую красоту? Это не меньше, чем исполнительская деятельность.

Сын держал в руках куртку. Она полностью соответствовала его амбициям. Дорогая и скромная, как все дорогие вещи. Сын надел ее на себя и подпрыгнул два раза. Не очень высоко. Как цыпленок. Он и был еще маленький, несмотря на метр восемьдесят вверх.

Постепенно отвлеклись от соседки Татьяны. Переключились на свое. На радость встречи. Папочка приехал… Вопросы, опять вопросы, немцы, Шопен, Шнитке, закон о борьбе с преступностью, снова немцы, кулон с аметистом…

Жена накрыла на стол. Месяцев достал клубничный торт, купленный в аэропорту в последние минуты. Живые ягоды были затянуты нежной пленкой желе. Резали большими ломтями, чтобы каждому досталось много. Это входило в традиции семьи: когда вкусно, надо, чтобы было много.

Чужое горе, как это ни жестоко, оттеняло их благополучие. В компьютер жизни заложена позитивная программа, и она выполняется поэтапно. И в конце каждого этапа – праздник. Как сегодня. Долгий труд и успех – как результат труда. К тому шло. За стеной смерть. К тому шло: Татьяна на это работала.

Торт был легкий, с небольшим количеством сахара. Сын жевал вдохновенно, двигая головой то к одному плечу, то к другому.

И вдруг раздался вой. Значит, пришла мать Татьяны, которой позвонил Миша. Кухня размещалась далеко от лестничной клетки, но вой проникал через все стены. Он был похож на звериный, и становилось очевидно, что человек – тоже зверь.

Семья перестала жевать. У жены на глазах выступили слезы.

– Может быть, к ней зайти? – спросила дочь.

– Я боюсь, – отказался Юра.

– А чем мы можем помочь? – спросил Алик.

Все остались на месте.

Чай остыл. Пришлось ставить новый.

Вой тем временем прекратился. Должно быть, мать увели.

– Ну, я пойду, – сказал Юра.

Его неприятно сковывала близость покойника.

– Я тоже пойду, – поднялся сын.

У него за стенами дома текла какая-то своя жизнь.

Дочь пошла проводить жениха до машины. И застряла.

Месяцев принял душ и прилег отдохнуть. И неожиданно заснул.

А когда открыл глаза – было пять утра. За окном серая мгла. В Германии это было бы три часа. Месяцев стал ждать, когда уснет снова, но не получалось.

Совсем некстати вспомнил, как однажды, двадцать лет назад, он вошел в лифт вместе с Татьяной. На ней была короткая юбка, открывающая ноги полностью: от стоп в туфельках до того места, где две ноги, как две реки, сливаются в устье. Жена никогда не носила таких юбок. У нее не было таких ног.

Месяцева окатило странное желание: ему захотелось положить руки Татьяне на горло и войти в ее устье. Ему хотелось насиловать и душить одновременно и чтобы его оргазм совпал с ее смертной агонией. Они вместе содрогнулись бы в общем адском содрогании. Потом он разжал бы руки. Она упала бы замертво. А он бы вышел из лифта как ни в чем не бывало.

Они вышли из лифта вместе. Месяцев направился в одну сторону, Татьяна – в другую. Но недавнее наваждение заставило его остановиться и вытереть холодный пот со лба.

Месяцев испугался и в тот же день отправился к психиатру.

– Это ничего страшного, – сказал лысый психиатр. – Такое состояние называется «хульные мысли». От слова «хула». Они посещают каждого человека. Особенно сдержанного. Особенно тех, кто себя сексуально ограничивает. Держит в руках. Хульные мысли – своего рода разрядка. Человек в воображении прокручивает то, чего не может позволить себе в жизни…

Месяцев успокоился. И забыл. Татьяну он встречал время от времени и в лифте, и во дворе. Она очень скоро стала спиваться, теряла товарный вид и уже в тридцать выглядела на пятьдесят. Организм злопамятен. Ничего не прощает.

Сейчас, проснувшись среди ночи, Месяцев вспомнил ее ноги и подумал: по каким тропам идет сейчас Татьяна и что она видит вокруг себя, какие видения и ландшафты? И может быть, то, что она видит, гораздо существеннее и прекраснее того, что видит он вокруг себя…

Утром Месяцев тяжело молчал.

– Тебе надо подумать о новой программе, – подсказала жена.

Месяцев посмотрел на жену. Она не любила переодеваться по утрам и по полдня ходила в ночной рубашке.

– Еще одна программа. Потом еще одна? А жить?

– Это и есть жизнь, – удивилась жена. – Птица летает, рыба плавает, а ты играешь.

– Птица летает и ловит мошек. Рыба плавает и ищет корм. А я играю, как на вокзале, и мне кладут в шапку.

Было такое время в жизни Месяцева. Сорок лет назад. Отец-алкоголик брал его на вокзал, надевал лямки аккордеона и заставлял играть. Аккордеон был ему от подбородка до колен – перламутровый, вывезенный из Германии, военный трофей. Восьмилетний Игорь играл. А в шапку бросали деньги.

– Ты просто устал, – догадалась жена. – Тебе надо отдохнуть. Сделать перерыв.

– Как отдохнуть? Сесть и ничего не делать?

– Поменяй обстановку. Поезжай на юг. Будешь плавать в любую погоду.

– Там война, – напомнил Месяцев.

– В Дом композиторов.

– Там композиторы.