Я превращаюсь в грифона и погружаю клюв в шею Доминика. Хватаю его за бока передними лапами и взмахиваю крыльями. Мы взлетаем, Доминик пытается вырваться, истекая не кровью, но сукровицей. Я пинаю его задними лапами, разрывая плоть когтями. Взмываю под крышу храма, и роняю его, и ныряю следом, держась на растоянии тридцати сантиметров. Когда Доминик ударяется об пол, снова поднимаю его, но разворачиваю лицом к себе. На этот раз я рву когтями его живот и грудь. С хлюпаньем вываливаются органы. Он перестает биться и замирает. Его глаза гаснут.

Я ненадолго зависаю в воздухе, потом открываю глаза и возвращаюсь в комнату Болы. Она, кажется, уснула.

Спасибо… Так устала…

Отдыхай. Я выйду сам.

Аминат ждет меня.

– Что ты сделал? – спрашивает она.

– Что-то вроде экзорцизма, – говорю я.

– Она была одержима?

– Нет, она запуталась в собственных воспоминаниях. Что-то вроде мысленной петли, из которой не могла выбраться. Я разорвал петлю.

– Теперь ей станет лучше?

– Она вообще не должна была заболеть физически. Это никак не связано. – Я вспоминаю храм из гниющего мяса. – Не должно быть связано.

Что-то во всем этом меня беспокоит, но я не могу уловить что. Я устал, я сам только что из больницы. Прошу Аминат высадить меня у дома. Звоню Феми Алаагомеджи, но она не отвечает.

– Я проведаю тебя после работы, – говорит Аминат.

– Я не знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь, – говорю я.

– Работаю с наркотиками, – отвечает она, поднимает руки, растопыривает пальцы и трясет ими, что должно внушать ужас. Целует меня и уезжает.

Моя квартира кажется заброшенной.

– Вторжения?

Пятисекундная задержка, и квартира отвечает:

– Не было.

– Сообщения?

– Не было.

– Музыка. Отис Реддинг.

Я раздеваюсь, ложусь на пол – только на минутку, но засыпаю.

Когда я волнуюсь, мой дар становится непредсказуемым.

Вертолет уносит меня от Лагоса и доставляет на военную базу, но я понятия не имею, где она. Это не беда, поскольку я – искатель. Я всегда могу найти дорогу домой, но это зависит от расстояния, и потребности в транспорте, и от того, придется ли мне воровать, что кажется вероятным, судя по длительности полета.

Меня держат в белой комнате без окон, под вооруженной охраной. Меня не кормили, и, по моим прикидкам, я провел здесь уже семь часов. Эта психопатка и ее охранник-качок со мной не летели, а похожие на роботов военные, приставленные ко мне, не разговаривают, как бы я к ним ни подкатывал.

– Так это Сорок пятый отдел? – говорю я. – Ух ты. Светло тут.

Кажется, охранник чуть шелохнулся. Кажется, его глаза сузились, а может быть, мне показалось. В любом случае это уже какая-то реакция.

– Знаешь, я очень хочу есть. Очень. Умираю с голода. Я очень, очень хотел бы перекусить. Как насчет этого, боец?

Охранник не движется.

– Ты знаешь, что твой желудок пустеет в промежутке между девяноста и ста восьмьюдесятью минутами после приема пищи? Это правда. Это факт. – Я отталкиваюсь и качаюсь на стуле, пока он не встает на две ножки. – Я, видимо, из тех, у кого девяносто минут, потому что… ох! Живот никак не перестанет урчать. Может, потому что я завтракал пивом. Ты как думаешь?

Охранник не движется.

– Тебя как зовут?

На этот раз он точно наморщил лоб. Малюсенький признак раздражения, но все равно хороший результат. Дверь открывается, и я вздрагиваю. Стул со стуком падает.

Входит богачка, на этот раз одетая в облегающий бежевый костюм. Она держит несколько листков бумаги, плоскую прямоугольную жестяную коробочку и зажигалку. Меня снова охватывает вожделение, да еще и приводит друзей.

– Пожалуйста, скажите, что это меню, – говорю я.

– Соглашение о неразглашении, – говорит женщина. – Подпиши и оставь отпечаток большого пальца.

– Вам очень нравятся большие пальцы, да?

– Просто подпиши чертов документ, Кааро.

Клаус выдал им мое настоящее имя! Никогда больше не буду работать с этим бельгийским ублюдком. Тинтин и фруктовое пиво тоже пусть горят в аду. Я расписываюсь поверх пунктирных линий, там, где стоит крестик. Открываю коробочку, прижимаю палец к чернильной подушечке и оставляю отпечаток пальца. Отдаю бумаги женщине и вытираю палец о бедро.

– Спасибо.

– Кто вы?

– Я из Отдела сорок пять.

– Я это уже знаю. Как вас зовут? В каком вы звании?

Она улыбается, хоть и с насмешкой, но мое сердце ускоряется.

– Ты немного о нас знаешь, правда? Эта организация основывается не на иерархии, Кааро. У нас нет званий. Планарная концепция. Это значит «плоская».

– Я знаю, что такое «планарная». – Это ложь.

– Хорошо, поэтому не требуй встречи с моим начальником или менеджером или чего-то в таком духе.

– Не буду. Как вы управляете своей организацией без начальства?

– На удивление хорошо. Гораздо лучше, чем в любой другой организации в Нигерии, я тебе скажу.

– Скажите, как вас зовут. Пожалуйста. Я же не могу вызывать вас по номеру каждый раз, когда вы мне нужны или я думаю о вас.

– Ты слишком много болтаешь.

– Мне уже говорили. Имя?

– Миссис Феми Алаагомеджи.

– Миссис?

– Недавно овдовевшая.

Конечно. Муж погребен в братской могиле.

– Приятно с тобой познакомиться, Феми…

– Миссис Алаагомеджи.

– Феми. Можно мне поесть, в знак доверия?

– Может быть, позже. – Она кладет зажигалку на стол между нами. – Скажи мне, ты слышал о Велосипедистке?

– Что-то слышал. Это же какая-то девушка, убитая в Ибадане в 2044-м вместе со всей ее деревней? Ее призрак порой является людям, и они впадают в истерику. Это городская легенда.

– Это не городская легенда, – говорит Феми.

– Это городская легенда, – говорю я. Пренебрежительно цыкаю зубами. Внутри, однако, все бурлит. Вспоминаю случайно замеченный пьяной ночью воздетый кулак и закрывающийся провал в пространстве. – Послушай, семьдесят шесть процентов городских легенд специально разрабатываются, ты это знаешь? Это вид байки. И вообще, что тебе за дело до Велосипедистки?

– Мы хотим, чтобы ты ее нашел.

– Так вам нужен не я. Вам нужен Дэн Эйкройд и еще этот… как его там? Который снимался в «Водной жизни» и обнимался со Скарлетт Йоханссон?