Тогда взял слово Ешитери Окава, решительный, как японский бог, и бледный от принятого решения, и с церемониальным поклоном пожелал имениннику счастья и здоровья и сказал о том, как много ждут на острове Хонсю (или Хондо) от нашего большого драматического искусства…

Кира ответил и ему, выразив надежду, что гастроли внесут достойный вклад во взаимоотношения наших народов…

Когда Павлов ушел, уведя за собой первого советника и японских городовых, все стало проще и по-домашнему, дошло до моего книжного подарка, и Кира сказал:

— Пойдем выпьем, Володька!.. Ты что хочешь?.. Водку или саке?

— Саке, — сказал я.

— Лучше водку, — щедро посоветовал Сева Кузнецов.

— Нет, водку я и дома выпью, а здесь хочу саке, — сказал я.

Кирилл казался совершенно счастливым и пытался осмыслить выходящее за рамки протокола событие.

— Ты смотри, что получилось!.. Как мы воткнули японцам! — удивленно говорил он Севе Кузнецову, приглашая в свидетели и меня. — Охранников с пистолями видал?..

— Видал, — сказал Сева.

— А что, эти протестанты могли ведь и в посла пальнуть!.. Или полезть с ножом, — дал волю воображению Кирилл.

— Да-а, — весело протянул Сева и с сомнением посмотрел на большую бутылку саке.

— Нет, такого еще не бывало, чтобы посол приезжал, — сказал Кирилл. — Сева, давай наливай!..

Выпив саке, Р. решил поделиться с Гогой наблюдениями о японцах.

— Георгий Александрович, — развязно сказал он, — не могу избавиться от впечатления, что японцы поразительно похожи на узбеков…

— Да? — переспросил тот. — А может быть, наоборот!..

— Возможно, — сказал Р. — Но вы посмотрите: подчеркнутая вежливость, вкрадчивые повадки… И потом — скрытность, проявления ярости, гортанные звуки… Абсолютные узбеки!..

— Ну конечно, — сказал Товстоногов, — это же одна раса!..

Тут к Гоге подтянулись Владик Стржельчик, и жена Кирилла Валя Николаева, и Вадим с Валей Ковель, и мы все вместе снова выпили саке без подогрева, хотя уже знали, что его следует пить из маленьких чашек и в подогретом виде…

Чокаясь со Стрижом, Р. вдруг понял, что Владик чувствует себя ущемленным, хотя он это, конечно, скрывает, не так, как настоящий японец или узбек, но все-таки довольно успешно. Может быть, Р. потому это и почувствовал, что Стриж скрывал в соответствии с теорией Станиславского: уж больно артист хороший, а чем активнее скрывает, тем это заметней зрителю…

Конечно, что же это получалось? И Женя Лебедев с женой, и Кира Лавров с женой, и оба будут гонорар получать. Даже Вадя Медведев с женой и гонораром. А он — и без жены, и без гонорара, и без любимых ролей, и день рожденья у него совсем в другом месяце. А у Киры в том же, что у Гоги. Не говоря уж о приходе посла и японских охранников…

Чего-то он все-таки все время недобирал, несмотря на то что имел для этого все основания. Во всяком случае, не меньше, чем остальные. И это его угнетало.

Да, товарищи по партии раскачали, верней, спрово-цировали Славу выступить на объединенном пленуме творческой интеллигенции с пламенной речью против всяких предателей и диссидентов типа Сахарова и Солженицына. И он выступал, и громил, и краснел, играя чужую речь как настоящий актер, и даже сорвал аплодисменты. Но это тоже его мучило, потому что потом не отстали, а наоборот, позвали к Барабанщикову и предложили вступить в антисионистский комитет…

Не успели мы начать репетиции «Розы и креста», как Стриж сыграл роль трагического вестника. Он пришел в театр в неурочное время, после репетиции, и сказал:

— Умер Володя Высоцкий.

Мы только что вышли из зала и толклись в предбаннике у актерского буфета. Кто-то сказал: «Бросьте шутить», кто-то: «Перестань», но большинство в один голос сказали ему в ответ:

— Не может быть.

И я, как все. Тогда он сказал:

— Сегодня, в четыре утра… От обширного инфаркта…

Теперь все слушали его, и, помедлив, Слава объяснил:

— Сандро из Москвы звонил Гоге… А Гога сказал мне…

Мы были еще в шоке, когда Стржельчик сказал:

— Вот был гражданин… Совсем себя не щадил…

Гражданская тема до нас еще не доходила, но этими словами он успел обозначить важный для него смысл. Теперь степень гражданственности уже напрямую и окончательно была связана со степенью беспощадности к себе. Очевидно, именно эта мысль была главной в разговоре Стрижа и Гоги.

Р. еще не остыл от работы и по инерции думал о Бертране и Блоке, и новая смерть резко вошла в состав блоковских загадок.

Володя умер накануне столетнего юбилея — вот «странное сближение»… И возраст приблизительно совпадал…

Блок и Высоцкий… Вот они и встанут теперь «почти что рядом»: тот — на Б, а он — на В…

А мы начали репетировать «Розу и крест» 22 июля — за три дня до Володиной смерти.

Что такое трагедия? Это — «не может быть». То, что не должно случиться и все-таки происходит. Все события — за гранью, и судьба — вопреки всему… Я подумал о том, что ему уже не сыграть Бертрана, а это — его роль… И о том, что легко отдавать свои роли, когда знаешь, что их не возьмут…

Его Гамлета я так и не видел…

А он моего, может быть, посмотрел…

Похоже, это было летом 62-го… Или 64-го… но точно — в теплое время. Его привели в ресторан гостиницы «Центральная» на встречу со мной в середине дня во время московских гастролей. Тогда мой Гамлет прошумел по Москве, а Высоцкого еще не все знали. Кто-то из моих ташкентских учеников был с ним знаком, кто-то из ребят того курса, на котором я начал работать сразу после окончания института. За столом сошлось человек десять, ташкентцы и москвичи, в основном — студенты, и вышло, что Высоцкий и Р. сидели по торцам стола и посматривали друг на друга. Пили красное вино с какой-то слабой закуской: денег — кот наплакал. И Володя был без гитары.

Что-то ему говорили обо мне, а мне — о нем.

Когда допили вино, Володя сказал:

— Ну хорошо… Посмотрим…

И мы пожали друг другу руки.

Может быть, реплика была немного другая, но мне показалось, что в ней было больше одного смысла. Мол, не только спектакль посмотрим, но и как обернется дело. Кто, мол, из нас больше прошумит по Москве.

Кажется, имелся в виду именно Гамлет.

Впрочем, может быть, я ошибаюсь, и теперь, когда он умер, Гамлет давал уже обратный свет…

Зачем в тот день Стриж взялся быть вестником смерти? Зачем поехал в театр в неурочное среднее время? Зачем искал встречи с блоковской стайкой?..

Разве тот, кто сообщает о чужой смерти, заговаривает свою?..

Я прошу ответить мне, господа судьи!