Чук похлопал приятеля по щеке и покачал головой:

— Конечно, дадут. Только не тебе.

— А кому тогда давать? Вам, штабным? — заходясь в новом приступе кашля, возмутился Гек, но Чук не ответом, принявшись поднимать крепко пострадавшего «героя войны» с земли.

До начала матча пять минут, счет по-прежнему 0:0.

Все грязные, потные, страшные — вот что такое футбол!

Это вам не шахматы, а футбол.

Живые люди играют!

Комментаторы говорят. Москва. Молодая гвардия

Крепко повязанный по рукам и ногам Федор вряд ли чувствовал себя намного лучше, чем Гек — гроза эсэсовцев и пьяных баб. Тот по крайней мере мог надеяться на помощь Пендальфа и К°, а едва-едва пришедшему в чувства «почетному кольценосцу» помощи со стороны ждать не приходилось.

Карапуз лежал в темном углу какого-то донельзя пропахшего нечистотами помещения и пытался сообразить, что происходит за его спиной. Видеть он мог только кусок стены перед собой, а потому был вынужден полагаться исключительно на свой слух.

— Э! Руки убери, крысятник! Здесь все мое! Положь на место! — Злобный рычащий голос не внушал доверия к его обладателю, если, конечно, можно было говорить хоть о каком-то доверии к обитателям этого «восхитительного» местечка.

— Карапуз мой! И шмотки его — мои! — Этот гнусавый говорок тоже никак не был способен положительно охарактеризовать своего хозяина, зато изложенная «программа партии» в достаточной мере раскрывала мародерские наклонности обитателей блатхаты.

— С пятницы до понедельника он твой, а сегодня суббота! — прорычал первый мародер, и вот эта реплика совсем не понравилась скукожившемуся в углу карапузу. Стараясь не слишком привлекать к себе внимание, Федор принялся елозить руками и ногами в надежде выскользнуть из пут.

— Это только со следующей пятницы, а сейчас он пока что мой! — «Гнусавый», кажется, нарывался даже по понятиям не слишком знакомого со здешним миром карапуза, и результат не замедлил себя ждать: послышалась какая-то возня, загрохотала опрокидываемая мебель, зазвенела бьющаяся посуда, и почти тут же серия глухих ударов, будто кто-то молотил ногами мешок картошки, возвестила о победе одной из теорий мироздания. Пострадавший жалобно заскулил, потом раздался треск ломаемых досок и глухой звук. «С лестницы ломанулся», — определил Федор, внезапно открывший в себе способности акустика. Вслед за этим остававшийся в помещении мародер сбежал по лестнице вслед за спарринг-неудачником, и откуда-то издалека послышался рычащий голос:

— Он в моей тумбочке крысятничал! Валите крысу!

Федор задергался, будто в эпилептическом припадке, стараясь что-то поменять в своем незавидном положении свертка — похоже было, что хозяевам притона сейчас было совсем не до него. Судя по звукам, внизу разворачивалось настоящее побоище, и упустить столь выгодный для побега момент было бы непростительной ошибкой.

Уркам из сторожевой башни, в которую доставили Федора, и вправду сейчас было некогда присматривать за чахлым карапузом — жизнь караульных в горах не блистала разнообразием и потому упустить хороший повод для мордобоя они не могли, с превеликим удовольствием последовали заманчивому предложению и принявшись настойчиво лупить друг друга изо всех сил. Буквально через пару минут после начала разборка окончательно потеряла любую идеологическую подоплеку, превратившись в тупое мочилово «один за всех и все за одного», в том смысле, что то один получал за всех, то потом все огребали за кого-то одного. Постепенно драка переместилась из караульного помещения на улицу, и вскоре весь гарнизон увлеченно мутузил братьев по оружию, не разбирая чинов и званий.

Неумело прятавшийся среди скал бывший оруженосец и приятель Федора давно был бы обнаружен караульными на башне, не будь они заняты «более важными» делами, а посему Семену удалось подобраться к блокпосту никем не замеченным.

Опасливо оглядываясь по сторонам, он сунулся в неожиданно широко распахнутые ворота и едва не ринулся со всех ног в обратном направлении: прямо за толстенными створками в более чем неестественных позах валялись окровавленные урочьи трупы. Впрочем, карапуз довольно быстро разобрался, что к чему, и, выставив вперед свой длинный кинжал, осторожно двинулся по двору.

Откуда-то сверху слышался дикий грохот, перемежаемый воплями и жуткой матерщиной. Неожиданно для себя карапуз почувствовал прилив небывалой храбрости и бросился вверх по лестнице, уходящей в чрево башни.

Преодолев пару неслабых пролетов, он остановился, чтобы перевести дыхание, и вдруг заметил этажом выше несколько невнятных фигур. Издав тигриный рык, он бросился вверх по лестнице, порядком напугав заметавшихся на небольшой площадке урок. Лестничный пролет усилил голос, а свет факелов, причудливо отобразивших его неуклюжую тушку на стене, едва не обратил неприятеля в бегство.

Когда же наконец карапуз появился перед троицей головорезов, едва не потерявших от ужаса голову, ярость одураченных упырей сыграла с ними плохую шутку.

Явно вознамерившись разорвать недомерка голыми руками, они гурьбой навалились на Сеню и… все как один нарвались на острый кинжал. Карапуз, неплохо потренировавшийся на медсестричке, применил недурно зарекомендовавшую себя тактику — подкатываясь под ноги, бил снизу вверх, поочередно насадив на перо каждого из «сладкой троицы»:

— Это за Федора! Это за меня! Это за мир во всем мире! Сеня Лютый спешит на помощь! Вы мне еще ответите за Саманту Смит!

Федор, уже практически вывернувшийся из веревочных петель, пытался освободить туго стянутые кисти рук и, чрезмерно увлекшись процессом, не расслышал шагов на лестнице. Противно-гнусавый голос, будто плетью, обжег его слух:

— Не вышло у нас с календарем…

Вывернув голову в сторону, Федор наконец-то разглядел одного из двух мародеров, так и не сумевших поделить его комиссарские телеса. Внешности упыря вполне соответствовала его примерному фотороботу, составленному карапузом по результатам спектрального анализа речи — «та еще гнида». Щербато скалившийся урка не спеша подрулил к извивающемуся подростку. Улыбка не сползала с его гнусной хари:

— Знаешь, что я подумал… мой маленький друг… — В руке хмыря блеснула «бабочка», как всегда, помогающая своим обладателям улыбаться еще шире. Коротко замахнувшись, упырь завершил, свою мысль: — Не доставайся же ты никому!

И в этот же момент кинжал, прошивший урку насквозь, вышел прямиком из его груди и не позволил завершить начатую было экзекуцию. Из-за плеча подыхающего мародера вынырнула взлохмаченная Сенина голова и выдала нечто из репертуара молодого Чака Норриса:

— Твои друзья в овраге лошадь доедают!

Выдернув кинжал, шустрый карапуз позволил урке спокойно подохнуть на каменном полу, а сам бросился распутывать своего непутевого хозяина, который принялся не слишком складно оправдываться перед давеча репрессированным соратником: