Ночью, когда я лежу без сна в кромешной тишине, ко мне снова приходит мой Кролик. Я не вижу его, только чувствую запах. Белый диск луны за окном вдруг исчезает, и я понимаю, что его закрывает кроличий глаз. Он всматривается в темноту моей комнаты. Я не вижу его, он не видит меня. Но мы оба чуем присутствие друг друга.

Страх холодной липкой рукой сжимает кишки. Вернее, даже не страх. Отчаяние. Полная безнадега. Внизу спит маньяк, за окном торчит Кролик-мясоед, где-то в городе расхаживают полицейские патрули с ориентировкой на меня в нагрудных карманах форменных рубашек. Мне некуда деваться. Абсолютно. Тупик. Ловушка. Кто меня в нее загнал? Я сам. Бешено улюлюкая и барабаня сучковатой палкой по пустому ведру.

Я лежу в темноте, каждой клеткой ощущая безысходность, и жалею, что не остался тогда в горящем доме. В комнате так тихо, что я слышу, как слеза, скатясь по щеке, падает на подушку. Это глухое «кап» — каким же оно получается тоскливым…

Я постигаю смысл слова «безнадежность».

Я постигаю смысл слова «одиночество».

Я постигаю смысл слова «пустота».

Всхлипывая, как ребенок, я встаю с постели и подхожу к окну. Мои движения замедленны, словно я передвигаюсь под водой. Я не иду, а плыву к черному прямоугольнику окна, за которым меня поджидает Кролик-мясоед.

Я плыву прямо к нему в пасть.

Но страха больше нет. То, что остается за моей спиной, не стоит сожаления. Мне даже не хочется с ним прощаться. Мое прошлое не стоит того, чтобы я боялся будущего. Мое будущее — несколько секунд, которые нужны, чтобы дойти до окна и открыть его. И сейчас даже этого мне кажется много. Наверное, я слишком долго ждал.

Закономерный итог. Предопределенный конец. У меня всегда была альтернатива. Но никогда не было выбора.

Я открываю окно с таким чувством, с каким, наверное, люди нажимают на спусковой крючок пистолета у собственного виска. Или делают шаг в пропасть. Это — миг освобождения.

Вместе с ночным ветром в комнату врывается запах кроличьей шерсти. Глаз никуда не исчезает. Он в пятидесяти сантиметрах от меня. Протяни руку и коснешься гладкой, как стекло, влажной роговицы. Тяжелое веко опускается вниз, и до меня долетают крошечные теплые брызги. Это слезная жидкость. Веко снова ползет наверх. Роговица, смоченная слезой, теперь блестит ярче. Кролик моргнул, думаю я. И жду, когда же он начнет отгрызать мне голову.

Он поворачивается. Передо мной его нос — покрытая шерстью влажная пещера. Она с шумом втягивает в себя воздух. Поток воздуха заставляет меня покачнуться, и я упираюсь рукой в подоконник, чтобы не выпасть из окна.

Ну вот, пробегает по краешку сознания мысль, он тебя унюхал.

Я постигаю смысл слова «обреченность».

Я постигаю смысл слова «ничто».

Я постигаю смысл слова «смерть».

Тварь разевает пасть… и произносит голоском мультяшного кролика:

— Глюк…

Потом эта гора медленно разворачивается и исчезает в темноте. Один гигантский мягкий прыжок — и его нет. Снова привычный вид из окна. Обычная ночная улица.

Я закрываю окно и ложусь в постель. На этот раз сон приходит мгновенно, едва я успеваю уронить голову на подушку.

Наутро у меня готов план, как зацепить Такэо. Я не уверен, что план сработает. Но иного выхода у меня нет. Если все пойдет хуже некуда, я сяду на всю оставшуюся жизнь в тюрьму. При успешном исходе там окажется Такэо. Но наиболее вероятный вариант — я сыграю в ноль. И все же попытаться стоит.

Да, все это не моя ответственность. Все это — не моя проблема. Так скажет любой. Но этот любой не видел глаз ребят, приходящих каждый вечер на эти собрания. В конце концов, не делать в этой жизни ничего плохого — да, здорово. Тебя будут называть хорошим парнем и даже ставить в пример. Но если хочешь быть чем-то стоящим, не делать плохого — мало. Нужно еще сделать и что-то хорошее. Избегать десятка ежедневных маленьких зол — путь в никуда. Если хочешь спастись, откажись от политики невмешательства.

Вопрос об ответственности меня больше не заботит. Я готов спасать заляпанных нефтью пингвинов Фолклендских островов, бороться за запрет выработки лесов Амазонки, защищать права сексуальных меньшинств и работать санитаром в хосписе. Я желаю спасать, чтобы спастись самому. Чем бы ни оказалось в итоге мое спасение.

Все это — проделки кролика. Мне кажется, я понял, что это такое. Вернее, кто он такой… Возможно, я заблуждаюсь. Возможно, не понимаю до конца. Но вся проблема в том, что однозначные и окончательные ответы получить невозможно. Мы обречены идти на ощупь. И единственный способ сделать хоть шаг вперед — выбрать направление наобум и убедить себя, что оно правильное. В мире, где никто ни хрена не понимает и никогда не поймет, не может быть неверных решений. Кто докажет мне, что я не прав? Кто скажет, что правильнее было бы поступить иначе? Любой ответ — лишь одна версия из дециллиона возможных истин.

И во всем виноват кролик. А может, и сам Такэо.

Целый день я занимаюсь тем, что размышляю над своим планом. Пытаюсь сделать его безупречным. Раз за разом прокручиваю его в мозгу, чтобы найти и залатать все дыры, предусмотреть все неожиданности, не забыть о самых мелких деталях. Шлифую его, проверяю, снова шлифую.

После полудня меня прерывает Такэо, который без стука входит в мою комнату:

— Муцуми сказала, что ты еще не выходил. Что-то случилось? Опять твои страхи?

— Нет, — говорю, не вставая с кровати, — все в порядке. Просто хочется выспаться.

— А-а-а, — он подходит к окну и садится на пол.

Движения у него легкие и гибкие. Я бы даже сказал — грациозные. Он голый по пояс, в одних джинсах. Я смотрю на него и понимаю, что если придется с ним драться, шансов у меня немного. Все эти трицепсы, бицепсы, дельтовидные мышцы, косые мышцы — по нему можно изучать анатомию. Каждый бугорок вырисовывается так четко, словно его специально вылепили. При каждом движении все это тренированное мясо приходит в движение. Как будто под кожей у него залита ртуть. А ведь в одежде он кажется совершенно обычным парнем. Не хлюпиком, конечно, но чем-то подобным. Представляю, какая у него хватка.

— Ты, случайно, ничего не задумал? — спрашивает он после минутного молчания. — Вид у тебя какой-то странный…

— Не понимаю, о чем ты.

— Ну, так… Вчера ты уже сделал одну глупость. Я подумал, может, захочешь повторить.

— Не беспокойся, мне не очень нравится выглядеть дураком.

— Ну, смотри. Не хотелось бы принимать какие-то меры по отношению к тебе. Во всяком случае, сейчас.

— Что же такого особенного сейчас происходит?

— Пока ничего. Но вскоре должно. И чтобы все получилось так, как я хочу, ты не должен мне мешать. Даже пытаться не должен. То, что было вчера, конечно, не в счет. Глупость она и есть глупость, на такие вещи я внимания стараюсь не обращать. Но сама тенденция, если, конечно, можно говорить о тенденции, мне не нравится. Успокой меня, скажи, что это досадное недоразумение. Ты просто был пьян и перестал себя контролировать. И больше ничего подобного не будет. Скажи мне это…