— Иванов активно, без оглядки, шел на контакты с влиятельными англичанами, — объяснял мне через тридцать лет после описываемых событий недостатки поведения своего коллеги его бывший партнер, тоже помощник военно-морского атташе в Лондоне контр-адмирал в отставке Иван Сакулькин. — Неосторожным поведением Иванов подвергал себя, да и всех нас, опасности. Британская контрразведка буквально цеплялась за каждую подобную возможность, чтобы скомпрометировать наших военных дипломатов или, хуже того, подставить их и завербовать.

Сакулькин был не одинок в таких суждениях об Иванове. Сухоручкин, их непосредственный руководитель, тоже полагал, что «Иванов работает наскоком, нецелеустремленно». Как я уже говорил, откровения подобного рода можно найти в отчетах военно-морского атташе в Центр. А в Лондоне все это капитан 1-го ранга выговаривал Иванову лично. Константин Николаевич не хотел рисковать и подставлять свою голову из-за «бурной активности» своего подчиненного. В ходу среди работников атташата были перестраховка и осторожность, послушание и казарменная дисциплина. Инициатива и самостоятельность карались нещадно. Ни шагу вперед без санкции руководства!

Такой подход к делу Иванова не устраивал. Для него оправданный риск был необходим как воздух. Без активных действий и творческой импровизации он не мыслил себе работы разведчика. В этом, собственно, и был секрет той «легкости», с которой Евгений Иванов устанавливал контакты с нужными людьми. Плюс, конечно, природное обаяние, умение расположить к себе и заинтересовать собеседника. Именно поэтому на одном и том же приеме в контактах с одними и теми же гостями Иванову удавалось то, что не получалось у других.

Понятно, что встречались коллеги, которые не могли простить Иванову его успех. А через пелену зависти намного удобнее было считать, что удача Иванова — это случайность, просто потому что методы его работы — непрофессиональны и опасны. Впрочем, Иванов не любил оглядываться назад, если был уверен в собственной правоте. Он продолжал вести свою линию, не обращая внимания на мнение капитана 1-го ранга Сухоручкина и компании. Его главной целью была разработка доктора Уарда. И он вникал в каждое его слово.

Среди прочего, Стивен Уард рассказывал, что в 1941 году, в самый тяжелый для Советского Союза период войны, когда немцы стояли всего в 26 километрах от Москвы, он подошел к карте, воткнул флажок в кружочек с надписью «Москва» и сказал: «Победа будет за Россией».

Поскольку доктор Уард станет важнейшей фигурой в судьбе Евгения Михайловича Иванова, да и во всех событиях, которые последовали вслед за их знакомством, остановимся на нем поподробнее.

Стивен Уард был старше Иванова на 14 лет. Он родился 19 октября 1912 года в местечке Лемсфорд в графстве Хертфордшир в семье настоятеля местного собора священника Артура Уарда. Говорят, что прихожане любили пастора и уважали. Ценили его за доброту и сердечность.

— До восьми лет, — рассказывал Иванову Уард, — в школу я не ходил. С младшим братом Джоном нас обучал папин друг, священник. Когда отца перевели в Твикенхем, мы с братом пошли в местную школу. Через пару лет отец стал настоятелем церкви Святого Матвея в Торкейе, и мне пришлось перейти в новую школу. А заканчивал среднее образование я уже в Канфорде.

Если сравнить детские годы Уарда и Иванова, нетрудно заметить то, что их объединяло. Семьи обоих мальчиков вынуждены были без конца колесить по стране. Отцам — офицеру и пастору — постоянно предлагали то одно, то другое место работы. И Стив, и Евгений прошли через кочевое беспокойное детство, связанное и с неустроенностью, и с постоянной сменой обстоятельств, со сменой коллективов. Приходилось привыкать к новым школам и новым квартирам, к новым соседям и новым друзьям, занимать среди них свое место, что-то доказывать сверстникам.

— Я всегда стремился быть отличником, — вспоминал свои школьные годы Стивен Уард. — Хотел примерно сдавать экзамены. Но фатальная лень не давала мне сосредоточиться. Я не имел ни малейшего представления о том, кем хочу стать. Зато отлично понимал, кем бы не хотел быть. Карьера священника меня ничуть не привлекала. Когда в один прекрасный день я заявил отцу, что хочу бросить учебу и начать работать, старик растерялся.

Окончив школу, Стивен отправился во Францию. Недолго работал экскурсоводом в Париже, затем преподавал английский язык, год проучился в Сорбонне на медицинском факультете. Потом вернулся в Торкей.

— Меня все больше увлекала медицина, особенно остеопатия, — рассказывал Стив. — Врачами людей этой специальности тогда не признавали. Это делало остеопатию в моем представлении еще более привлекательной и экзотической.

От знакомых врачей Уард узнал, что центром мировой остеопатии является колледж в небольшом американском городке Кирксвилль, что в штате Миссури. В 1934 году Стив отправился учиться в Соединенные Штаты Америки, где с энтузиазмом взялся за учебу. Уард убедился, что у него есть талант врача и целителя: он увлеченно постигал секреты остеопатии, проходил практику в клиниках страны и после четырех лет напряженной учебы получил диплом практикующего врача.

В Америке Уард почувствовал в себе и другой талант — талант художника. Его рисунки, особенно портреты, выходили весьма неплохо. Заказов было хоть отбавляй.

— В 38-м году я вернулся в родной Торкей, — вспоминал Стивен Уард, — но уже дипломированным специалистом. Начал практиковать. Даже приобрел известность среди местных жителей как неплохой врач. Однако вскоре началась война и я записался добровольцем. Военным врачом на службу меня не взяли, так как мой американский диплом в Англии не признавался. И я пошел служить в 58-й Королевский бронетанковый корпус. После короткой военной подготовки стал танкистом. Получил звание капрала и был отправлен в Индию для дальнейшего прохождения службы.

В Индии Стивен Уард ее и закончил: в 46-м году его демобилизовали.

— Возвращаться в Торкей я не стал, — рассказывал он, — а поехал в Лондон. Снял врачебный кабинет на Девоншир-стрит, и открыл частную практику.

Не прошло и года, как доктор Стивен Уард стал членом Королевского британского общества хиропрактиков и одним из наиболее популярных врачей Лондона. В число его клиентов, помимо политиков и кинозвезд, входили даже королевские особы.

В день их первой встречи, конечно, ни Уард, ни Иванов еще не знали, чем обернется для них обоих состоявшееся знакомство. Но в одном советский разведчик не сомневался: знакомые Уарда должны были стать и его знакомыми. Резидент ГРУ в Лондоне генерал Павлов, в отличие от Сухоручкина, поддержал начинание Иванова.

— Постарайся использовать этого придворного костоправа в наших целях. Выходи на его знакомых, — сказал он.

Однако прежде чем выполнить задание резидента и начать выходить на многочисленных знакомых Стивена Уарда, нужно было сначала досконально разобраться в самом докторе Уарде. Симпатии ведь к делу не пришьешь. Многое в докторе Уарде, его взглядах, жизненном пути и отношениях с людьми было Иванову поначалу совершенно неизвестно. А кое-что и малопонятно. Необходимо было время для более близкого и детального изучения англичанина, чтобы потом не ошибиться. Поэтому Иванов стал намеренно выделять для новых встреч с доктором Уардом все больше и больше времени. Стивена не смущал такой интерес к нему. Ему льстило внимание к его персоне. Тем более что интересовали Иванова поначалу вовсе не политика и идеология, а привычки и вкусы, пристрастия и увлечения, словом, личная жизнь редкого доктора. Конечно, разве англичанин, остеопат, садовод, художник в одном лице не может удостоиться внимания советского офицера?