Но Блюменшейдт остался мирным островком, каковым он был на протяжении всех этих безумных лет. Эрбо погиб, Франц-Иосиф погиб. Их фотографии с черными лентами висели на стене гостиной. Остальные два моих брата сражались где-то в маленьком восьмиугольнике, до которого ужался Великий рейх.

В этом крушении мой отец оставался самим собой. Он демонстрировал уверенность человека, все предусмотревшего, все предсказавшего и испытывавшего бесконечную печаль оттого, что оказался прав. Однако он плакал в марте 1935-го, когда Гитлер объявил о «равенстве Германии в вооружениях». Разве не гордился он тем, что двое его сыновей получили за проявленную ими храбрость высшую награду из рук того же Гитлера? Человеческая слабость, отцовская слабость, слабость старого защитника родины, кто может его осудить?

То, что эвфемистично именовалось Западным фронтом, проходило на расстоянии полудня ходьбы от Блюменшейдта и представляло собой несколько отдельных узлов обороны, разбросанных вдоль всей люксембургской границы. Я позвонил на коммутатор городка Битбург, который был полностью разрушен, попросил соединить меня со штабом учебной танковой дивизии. За мной заехал дивизионный джип.

– Черт побери, вы приехали слишком поздно, как раз к финальной драке! – сказал мне обер-лейтенант Варрен, командовавший батальоном с того момента, как майор и два капитана были убиты или ранены.

Мы с ним были знакомы с 1941 года, с Крампницкого училища.

Да. Я приехал поздно. Мой батальон расположился в деревнях на высотах вдоль немецкого берега пограничной с Люксембургом реки Сюр. В ротах сохранилась лишь половина положенной бронетехники, зато они располагали невероятным количеством джипов, взятых в качестве трофеев у американцев в первые два дня наступления в Арденнах. Учебная танковая дивизия вела жестокие бои с нашими американскими «друзьями» за Бастонь. Это ее командиру, генералу Байерляйну, потребовавшему от него сдаться, американский генерал Маколок[54], осажденный в городе, отправил свой знаменитый ответ: «Nuts![55]»

Мои солдаты немного посмеивались над противником. Не считали их достаточно храбрыми. Они были убеждены, что если американцы и победят в войне, то исключительно благодаря своему подавляющему техническому преимуществу, особенно в воздухе. Самые крупные потери мы несли от непрерывных атак их штурмовиков, расстреливавших наши танки своими roquets. Днем никакое движение было невозможно. С той стороны границы их артиллерия палила по каждому человеку, рисковавшему передвигаться по заснеженным тропинкам на большой равнине. Их склады боеприпасов казались неисчерпаемыми.

– Даже не знаю, что с тобой делать, – сказал мне Варрен. – За столько времени ты немного потерял квалификацию. А мои офицеры и солдаты, командующие ротами, стреляные волки, досконально изучившие наших «друзей».

Я кивнул. Я воевал только против русских, да и то опыт мой датировался 1942 годом! Прошло уже два года, а на войне год идет по меньшей мере за два.

Итак, я остался при Варрене в ожидании, пока американская пуля найдет мне место. Мы играли в шахматы, курили последние американские сигареты и слушали «Радио Кале», транслировавшее превосходный джаз, а между свингами передавало последние берлинские новости. Мы устали и были разочарованы. Мы, а вместе с нами три миллиона немецких солдат, знали, что воюем за проигранное дело. Героическая смерть, гибель за родину стала глупостью, которой следовало избежать, но при этом продолжая исполнять свой долг. Сложный компромисс, неосуществимое дело.

Следующим местом нашего назначения стала нидерландская граница в нижнем течении Рейна. Англичане со страшной силой наступали на Рур. Наша дивизия стала «пожарной командой»: нас перебрасывали туда, где было особенно жарко. Мы двигались по ночам, с выключенными фарами, на ощупь, ориентируясь по выхлопам из трубы едущего впереди танка. Кошмарные ночи под «вспышками» английских самолетов-разведчиков, фотографировавших наше движение через мертвые города: Бонн, Кёльн, Рур, Везель. В течение шести дней нам удавалось сдерживать продвижение англичан. От обстрелов артиллерией его британского величества Рейхсвальд[56] превратился в лунный пейзаж. Варрен был там ранен, и я принял командование батальоном. Мы перешли Рейн по последнему мосту между Уэрлингеном и Дюссельдорфом, под огнем англичан. Мы отчаянно искали бензин; пришлось забирать его напрямую с рурских заводов.

Однажды я случайно столкнулся с Альфредом Круппом, пребывавшим в совершенной растерянности. Он спросил меня, что ему делать с тысячами русских и польских рабочих, ожидавших освобождения.

Мы продолжали оставаться пожарной командой у Ремагенского моста, где американцы впервые форсировали Рейн.

Приближался конец. Надо было платить по счетам. Я ни за что не хотел сдаваться в плен. Я хотел просто вернуться к себе домой, в совсем близкий Блюменшейдт. Как будто я совершил долгое, немного безумное путешествие, которое не стоило потери свободы.

«Ротор» вращался с максимальной скоростью. Центробежная сила сделалась невыносимой. Приходилось совершать сверхчеловеческие усилия, чтобы попытаться выскользнуть в дверцу, в ожидании момента, когда машина наконец остановится.

Я устроил свой КП на вилле одного рурского промышленника, к югу от Эссена. На горизонте пылал огромный город; союзники бомбили его без передышек. Мои роты дрались на четырех направлениях: первая перед Ремагенским мостом, вторая перед Дюссельдорфом, третья на севере Рура, против танковых клиньев англичан, быстро двигавшихся к Бремену и Гамбургу по большой Северной равнине. Под мое командование поставили батарею зениток. Расчеты их состояли из гитлерюгендовцев, а водителями автомобилей были юные девушки из Союза немецких женщин. По вечерам мои офицеры приглашали самых симпатичных из них на ужин. Винный погреб владельца виллы был заполнен хорошими напитками. Наши спутницы, в отличие от нас, были настроены совсем не пессимистично, что делало их весьма благосклонными к нашей жажде последних приключений. Почти ежедневно их позиции подвергались налетам штурмовой авиации. Они погибали отважно, как солдаты. Однако было странно, что приходилось хоронить их, как настоящих солдат.

План противника был ясен: наступая, – американцы с юга, а англичане с севера, – они собирались соединиться восточнее Рура, чтобы устроить под конец войны нам котел. Нам, немцам, оставалось лишь горькое утешение оттого, что этой тактике они научились у нас. Нашим войскам поступил приказ по возможности уклоняться от прямых столкновений и отходить к Эльбе, чтобы, если, конечно, на то хватит сил и времени, оказать помощь защитникам столицы против русских. Я собрал то, что осталось от находившихся под моим командованием рот, и двинулся на восток.