А есть еще пошумелки подростков. Кто рос в военные и первые послевоенные годы, когда подросткам были недоступны музыкальные инструменты и звуковоспроизводящие устройства, тот может вспомнить проходившие по дворам или улице ватаги ребят, оглушительно стучавших в старые кастрюльки, листы железа, трещавших палками по заборам, барабанивших по водосточным трубам и ритмично выкрикивавших нечто почти нечленораздельное. Разгонят их в одном месте — они соберутся в другом. Или заберутся на жестяную крышу и устроят, стуча по ней, жуткую пошумелку. А кто рос в еще более давние времена — начала пионерии, тот помнит, как привлекательно для ребят было шествие отряда по улицам городка, время от времени нарушающее его жизнь ревом горна и грохотом барабанов, — ритуализированные пошумелки, да еще такие, что взрослые боялись их пресечь. Я говорю здесь только о бессознательном пласте пионерских шествий. Но и их сознательный девиз — дорогу молодым строителям нового мира — был, как станет ясно из дальнейшего, в струе мотиваций этой формы подросткового поведения.

Подростковые пошумелки можно, как мы только что вспомнили, устраивать и со старыми кастрюлями. А что будет, если дать ребятам музыкальные инструменты и звуковоспроизводящие устройства? Они будут шуметь ими. Просто шуметь? Конечно, нет, они же не обезьяны, многие из них в музыкальной школе учатся. Они будут шуметь музыкой. Отныне их сходки останутся, с одной стороны, пошумелками — обязательно громко, обязательно коллективно, обязательно с ритмичными телодвижениями, обязательно участвуют только «свои», обязательно с эпатированием взрослых; а с другой стороны, станут музыкальным действом. С особой, собственной музыкой. Даже если бы ни один взрослый на Земле не стал писать такой музыки, какую они хотят, композиторы среди подростков всегда найдутся: во-первых, они живут не на деревьях, а в наполненном музыкой мире, во-вторых, музыкальные способности, как известно, встречаются часто и проявляются очень рано. Чайковский, например, в шесть лет ночью бегал к роялю сочинять пьесы. В XIX веке дети менее чем одного миллиона дворян, имевшие доступ к музыкальным инструментам, породили всю русскую городскую музыку. В одном большом городе в условиях доступности музыки и инструментов теперь живет столько же детей. Но одному, да еще каждому городу не нужно столько взрослых композиторов, сколько хватило целому народу. Миллионам потенциальных Чайковских нет места в современном обществе. Но они родятся с жаждой творить музыку. И творят. Для кого? Для подростков, для их пошумелок. Взрослым профессиональным композиторам занять эту нишу трудно (не поймешь, чего дети хотят, музыка ли это вообще, да и условия здесь жесткие: не пришелся ко двору — отваливай).

Итак, я хочу сказать вам, читатель, что современное «заболевание» подростков поп-музыкой имеет древнюю, врожденную основу — потребность организовать пошумелку. Что для пошумелки не обязательно иметь музыкальные инструменты или звуковоспроизводящую технику, но с ними получается пошумелка, воздействующая на подростков во много раз сильнее, чем без них. Что пошумелка — механизм бессловесного, внеразумного общения и единения, и она тем сильнее действует, чем громче, чем больше в ней участвует подростков, чем активнее они в ней участвуют и чем на большее число органов чувств она воздействует ритмическим звуком, вибрацией и мельканием. Ясно, что самая подходящая для пошумелки музыка — «примитивная», если сравнивать ее с музыкой, служащей другим целям. Текст песен тоже должен быть на доразумном уровне — повторяющиеся слова-знаки для шаблонных понятий, подобие мелькания дорожных знаков, когда едешь на автомобиле. Я хочу, чтобы вы поняли, читатель, что подросток в экстазе пошумелки, с одной стороны, по-прежнему остается современным разумным человеком, а с другой стороны, он охвачен древним инстинктом и извлекает из него первобытное наслаждение. Я хочу вам напомнить, что только во второй половине XX века впервые в истории человечества громкие музыкальные инструменты и средства воспроизведения звука бесконтрольно со стороны взрослых и массово оказались в руках подростков. Что средства коммуникации обеспечили им возможность слушать пошумелки не только соседних групп, но и всего мира. Что при этом неизбежно происходит унификация музыки пошумелок с доминированием самых пошумелистых.

Новое в этом подростковом действе не сама пошумелка, а слияние ее с музыкой и в результате усиление эмоционального воздействия и массовости.

К этому нужно добавить, что вне пошумелки подросток может слушать ту же музыку совсем по-другому, точно так, как люди слушают ее обычно. И что талантливые композиторы поп-музыки знают это. Поэтому они стремятся создавать произведения, ориентированные сразу и на пошумелки, и на прослушивание. Отсюда у их музыки много обычных поклонников как среди молодежи, так и среди взрослых.

Как мы, взрослые, относимся к чужим пошумелкам? К разным — по-разному. Пошумелки взрослых, даже если они нам мешают, мы пресекать побаиваемся. Нужно быть очень агрессивным соседом, чтобы пойти разогнать чужую свадьбу. Мы выходим из положения тем, что выработали правила: где и когда пошумелка допустима, а где и когда она — нарушение порядка.

К пошумелкам маленьких детей мы снисходительны. Надоели — разогнали. Разгон, если надо, детской пошумелки мы ощущаем как наше неотъемлемое право, даже долг.

К пошумелкам полувзрослых мы нетерпимы. Наша реакция на них, с одной стороны, как на детские пошумелки: если не нравится, хочется разогнать. Но с другой стороны, как на взрослые пошумелки: мы их разгонять боимся. Взрослый человек попадает в состояние раздвоения, чувствует бессилие, и это его раздражает еще больше. В итоге мы склонны приписать подростковым пошумелкам какую-то опасность. Опасность для кого? Для нас? В душе мы чувствуем, что да, но сознаться в этом трудно, да и «ничего такого они не делают». Может, для них самих? О, ну конечно (это оказывается так спасительно!), ведь они же дети. А за детьми нужно следить. Но раз это детские пошумелки и они нам не нравятся, значит, мы должны, обязаны разогнать. Но дети-то вон какие вымахали. Одному поди разгони. И тут мы взываем о помощи к другим взрослым. Мы говорим: проблема.

Заметьте, читатель, мы зовем на подмогу, исходя из смутных и противоречивых ощущений. Мы не умеем ответить на вопрос: что грозит и кому? Более того, мы никак не разберемся, что нам не нравится: то ли, что они собираются вместе, то ли, что слушают музыку, то ли не нравится сама музыка. Кого сечь? Подростков? Музыку? Постыдно было бы высечь музыку, если виноваты подростки. Но если виновата музыка, то сечь подростков — злодеяние. А если вообще все померещилось?