Войска действовали умело и вдохновенно. Ни у кого не возникло сомнений: Румянцев не осрамился, учения произвели должное впечатление. После военной игры полки бравым парадным строем, под развёрнутыми знамёнами прошли перед императрицей и её гостями. А командовал парадом он, генерал-аншеф Румянцев. Многие увидели в этом полтавском празднике знак: если быть войне — этот генерал сыграет в боевых действиях главную роль. С тех пор на второстепенных ролях образцово-показательный генерал Румянцев не пребывал. От первоначальной настороженности к любимому полководцу Петра III не осталось и следа. Он стал наиболее приближённым к императрице генералом, исключая фаворитов. А ведь перед «полтавскими» учениями у Румянцева не было и месяца. Конечно, дело тут и в том, что грамотных и бывалых офицеров в армии насчитывалось куда поболее, чем до Семилетней войны. Румянцев не был одиночкой, но первым среди равных считался по праву.

А генералов, окружавших Екатерину, вполне устраивала ситуация, когда Пётр Александрович служит подальше от столиц, поближе к границам. Там, где армейская выучка особенно потребна. Сам генерал-аншеф не стремился к придворным успехам. Но осень 1764 года ему пришлось провести в Петербурге, и, разумеется, в официальных мероприятиях недостатка не было.

Управленческая система самодержавной России пребывала в двусмысленном положении: правление Екатерины многие всё ещё воспринимали как временное. Считалось, что, достигнув совершеннолетия, Павел Петрович должен стать императором. 20 сентября 1764 года ему исполнилось десять лет. На празднике в Зимнем дворце присутствовал и Румянцев.

Судя по запискам воспитателя будущего императора Семёна Андреевича Порошина, Григорий Орлов, бывая у Павла, рассказывал ему о военных победах Румянцева. Уважительно относился к Румянцеву и сам Порошин — и неудивительно, что наследник, интересовавшийся армейскими делами, захотел познакомиться со славным генералом.

И встреча состоялась. Именитого полководца пригласили на обед к наследнику. Пётр Александрович рассказывал о сражениях и беседовал с царевичем как со взрослым, как с опытным воином — и, конечно, как с сувереном. Павел считался шефом русского флота — и Румянцев ловко подчеркнул искушённость Павла в военно-морских делах. Русский Гамлет держался несколько нервно и, по обыкновению, запальчиво, но Румянцев ему понравился. Когда придёт время Павлу ехать в Берлин за невестой — сопровождать его будет именно Румянцев. Наследник увидит, с каким почтением принимает русского полководца Фридрих Великий.

Чего ждал Румянцев в Петербурге той осенью? Конечно, нового назначения. После кратковременного налёта на Ревельскую дивизию его репутация улучшилась, но с назначением императрица почему-то не спешила. Причина её промедления открылась вскоре: она уже приготовила для Петра Александровича службишку по способностям. 10 ноября вышел именной указ Сенату о возрождении Малороссийской коллегии. Её когда-то учредил Пётр Великий, но проработала коллегия всего лишь пять лет, и в 1727 году её упразднили. Нашлись другие рычаги управления Малороссией. Екатерина решила не просто возвратиться к петровской задумке: она планировала замирение очагов бунта и окончательное превращение Малороссии во внутри-российское географическое понятие. К тому же те края в случае войны с Турцией будут граничить с театром военных действий.

Держать Румянцева в Петербурге смысла не имело, а скромная резиденция в Глухове раскрывала перед ним огромные возможности. Малороссов — и дворян, и крестьян — следовало приучить к службе.

Есть легенда: после смерти Румянцева в его бумагах нашли несколько секретных документов — в одном из них Екатерина предлагала ему гетманскую булаву. Румянцев предусмотрительно отказался от такой привилегии: он и так станет правителем Украины, но без атрибутов символической самостийности.

А Разумовский, помня о своих заслугах во дни борьбы против Петра III, обратился к Екатерине с просьбой ввести наследственное гетманство. Разумеется, такая монаршая милость закрепила бы его власть. Но Екатерина стремилась к обратному: к упразднению гетманства. И Румянцев угадал её намерения. Да он и не грезил о булаве. Другое дело — фельдмаршальский жезл.

Поссорить великороссов и малороссов, русских и украинцев не раз пытались и честолюбцы, и геополитические противники, и обстоятельства. Во времена Ломоносова на политический климат в казачьих краях воздействовали и поляки, и турки, и крымские татары. Проявлялись и межрелигиозные столкновения — хотя с XVII века православная церковь, с помощью государства Российского, уверенно отвоёвывала позиции. На православное братство опирался и Румянцев — а как иначе? Сколько бы бурь ни пролетало над славянскими народами — более близких родственников, чем русские, у малороссов нет. И у русских нет никого ближе, чем сыны Украины. И по генетике, и по исторической судьбе, и по церковным традициям, и по культуре. Есть ли нужда напоминать, что у трёх нынешних восточноевропейских народов единый корень — Русь Киевская, Русь Новгородская? Братьев и соседей не выбирают, и поменять судьбу невозможно: в этом убеждались все противники единого русско-украинского государства. Однако в самоубийственном угаре наследники Древней Руси не раз обнажали оружие — и шёл брат на брата. К румянцевским временам ещё не зарубцевались раны войн XVII века, в которых принимали участие многотысячные армии — и, на радость врагам, малороссы сражались с великороссами. Румянцев не позволял себе и думать о возможном расколе империи: только укрепление, только умиротворение и накопление сил.

У политика в арсенале два вечных оружия: кнут и пряник. Тех, кто заигрывался с нагайкой и не заботился о репутации справедливого судьи и заботливого попечителя, — след простыл, если пуля не догнала. Румянцев управлял Малороссией как дивизией, разросшейся во все стороны.

Предшественник Румянцева — гетман Кирилл Григорьевич Разумовский — как-никак был коренным казаком. «Ея императорского величества гетман всея Малыя России, обоих сторон Днепра и войск запорожских, действительный камергер, Академии наук президент, лейб-гвардии Измайловского полку подполковник» — так титуловали любимца императрицы Елизаветы Петровны, который в юности, как поговаривали, из волопасов взлетел во графы. В столицах Гетманщины — Глухове и Батурине — он держался с царским размахом. Наладил придворные ритуалы, завёл театры. В окружении гетмана всё бойчее зазвучала французская речь и замелькала французская мода. Бог весть, откуда находились деньги на это великолепие — по крайней мере местные крестьяне от этого не стали зажиточнее.

На политику Екатерины в отношении Украины усиленно влиял Григорий Николаевич Теплов — он проехался по Малороссии ещё в начале правления Разумовского. Теплов оставил немало записок, посвященных обустройству Малороссии, — и они пришлись по нраву новой императрице, ибо не было более яростного борца с самостийщиной, чем Теплов.

Теплов — фигура занятная, полузабытая, он заслуживает отдельного разговора. Фамилия говорит сама за себя: будущий тайный советник родился в семье истопника. Не аристократ, но мужик, один из выдвиженцев Феофана Прокоповича. Такие, как Теплов, должны были продолжить петровский прорыв империи — но жизнь немилосердно рассеяла ретивых. Проявить себя на государственном поприще сумели немногие — и Григорий Николаевич в первую очередь. Учёный, агроном, наконец, музыкант-любитель, он умел произвести выгодное впечатление на вершителей судеб. Теплов поладил и с Разумовским, всесильным при Елизавете. Гетман всегда тянулся к просвещению, а в Теплове он разглядел чуть ли не идеал выучившегося русского человека.