«Знай, кто ты есть», – говорила ей Ханна.

«Знай, что ты собой представляешь», – внушала Ребекка.

И теперь Мария знала, кто она, – женщина, решившая идти в город, когда растает снег, хотя Хаторн предупреждал ее, что появляться там не следует.

– Люди тебя не поймут. То, как ты выглядишь, какую носишь одежду, то, что мы значим друг для друга.

– А что мы значим? – спросила Мария. Лицо ее пылало.

– Мы такие, какими Бог позволит нам быть, – ответил он, но это был не тот ответ, которого она ждала.

Наступила весна, мир внезапно стал живым и зеленым, словно по волшебству вновь вернувшись к жизни. Мария отправилась в путь. Она шла быстро: наступила распутица, и она старалась не испачкать свои красные башмаки. На Вашингтон-стрит с неба к Марии ринулась Кадин, растрепав ей волосы. Пришлось отогнать птицу, которая явно не одобряла намеченный Марией маршрут. Но ворона – всего лишь ворона, а женщина остается женщиной, и есть вещи, которые птице понять не дано. Мария несла письмо, написанное собственной кровью. Это была последняя попытка заставить Джона вести себя как подобает мужчине.

Дом Хаторнов уже был от нее в нескольких шагах. Черные вязы украсились тысячью темных бутонов, которые вскоре распустятся в сердцевидные листья. Стоя под деревом, по другую сторону забора, Мария заметила в лучах теплого весеннего солнца женщину и мальчика: Руфь Гарднер Хаторн и ее трехлетний сын Джон вышли в сад. На женщине была белая шапочка, скрывавшая ее светлые волосы, бледное лицо покрылось пятнами загара от многочасовой работы в саду. Вновь падали темные листья. Марии даже показалось: вязы едва ее терпят, как и она их. Порыв влажного ветра унес опавшую листву. Когда-то Марию посещало видение, где Хаторн уходил от нее прочь, видела она также черную воду и разбитое черное сердце, лежавшее в траве. А теперь ей открылась причина, по которой Джон никогда не будет с ней, почему он так долго держал ее за пределами города, а теперь и вовсе стал избегать. У него уже была супруга. Даже женщину, обладающую даром провидения, легко одурачить, если она влюблена.

Мария не могла отвести глаз от Руфи Гарднер Хаторн, дочери квакеров, которых пуританские власти Салема преследовали за религиозные взгляды. Квакеров вынудили покинуть Массачусетс и отправиться вслед за Энн Хатчинсон[29] на Род-Айленд, поэтому родители Руфи были вынуждены оставить свою четырнадцатилетнюю дочь. Тридцатитрехлетний Хаторн взял девочку в дом, а потом женился на ней. Теперь Руфи было девятнадцать, и она души не чаяла в своем сыне. Хаторн предал обеих женщин – сначала на Кюрасао, а теперь и здесь. У Марии имелась причина для гнева. Вокруг ее башмаков загорелись листья, огонь мгновенно превратил их в золу, а во всех дымоходах города вспыхнули искры. Хозяйкам пришлось заливать печи водой из кувшинов.

В руках Руфь держала корзинку: она срезала раннюю петрушку и шалфей. Руфь велела сыну держаться подальше от густых флоксов, у которых завязались первые бутоны, но мальчишка лишь хихикнул в ответ и с радостным воплем исчез в зарослях высоких белых цветов. Это был капризный очаровательный трехлетний карапуз, отец которого вскоре начнет воспитывать сына ради его собственной пользы при помощи палки – своеволие в этой среде не поощрялось. Мальчишка подбежал к забору и, обнаружив, что он не один, обхватил руками колья ограды и уставился на Марию, приняв ее за ангела, прячущегося в цветах. В волосах Марии застряли лепестки, ее черные пряди были перевиты белым, словно после нескольких дней веселой слякотной весны вернулась зима. У мальчика были темные глаза Джона, в отличие от серебристо-серых материнских у Фэйт, которые, впрочем, были светлее. Фэйт помахала мальчику рукой, и он уставился на нее, внимательно изучая. Их черты были удивительно схожи: прямой нос и маленькие уши, высокие отцовские скулы, бледная, как у него, кожа и румяные щеки. Мария, наклонившись, просунула письмо между прутьев забора. У нее никогда еще не было такого очаровательного недруга. Она одарила малыша улыбкой, и он мгновенно ответил ей тем же.

– Будь хорошим мальчиком, – сказала Мария, – передай это своему отцу.

Сын Джона серьезно кивнул – ребенок еще ничего не знал о жестокости мира, но видел, как падают черные листья и как на плечо женщины уселась ворона. В этом городке и существо столь нежного возраста повсюду искало зло, даже в улыбке незнакомки. А вдруг она вовсе не ангел?

Мария приложила палец к губам.

– Не забудь про письмо.

Когда Руфь позвала домой сына, единственного законного ребенка Джона Хаторна, Мария узнала, что его назвали в честь отца. И она тут же бросилась наутек, крепко обхватив Фэйт.

Любовь разрывает тебя на части, заставляет верить в произносимую тобой ложь, сколь бы явной та ни была. Когда на твоих глазах вершится судьба, ее почти невозможно понять. Только потом, когда все уже случилось, видение проясняется. Мария думала о мужчине, который дал показания против Ханны, о муже своей матери, обуреваемом жаждой мести, скачущем через Любимое поле со своими братьями, и о собственном отце, красивом и настолько беспутном, что он глазом не моргнув продал ее в рабство.

Любовь – это то, что ты создаешь из нее, и любовь довела ее до гибели. Мария проходила мимо полей уже отцветшей пшеницы, окружавших Салем. Лицо ее было бледно, волосы собраны в пучок. Она, словно в забытьи, обдирала свою плоть о колючие кусты, и кровь капала на траву. Фэйт, сидя на руках у матери, смахивала рукой слезы, струившиеся по лицу Марии, и те обжигали ей пальчики. Ведьмы редко льют слезы. Даже Фэйт, чье прикосновение исцеляло сломанное крыло птицы, не могла помочь матери в ее горе. Ничто не вернет время, впустую потраченное на недостойного человека.

Они пришли к озеру, и Мария опустилась на колени, чтобы плеснуть воды на лицо. Джон должен ей ответить: письмо, написанное кровью, не проходит без последствий ни для писавшего, ни для читавшего. В конце концов, дочь Джона заслуживает его имени и внимания. Каким будет его ответ, предсказать невозможно: человеческая судьба меняется ежедневно в зависимости от его поступков. Мария смотрела на тихую черную воду и видела фрагменты того, что случится: дерево с белыми цветами, женщина на озере. Придет лето, мир станет зеленее, но уже сейчас она видела: Джон не оправдает ее надежд. Мария осознала, что любви у них не было: нельзя любить того, кого никогда не сможешь понять.

* * *

Возможно, соседи сообщили Джону, что в его сад заглядывала черноволосая женщина, разговаривала с его сыном, на чем-то сильно настаивая. Хаторну сказали, что ее сопровождала черная птица – знак беды, предвестник смерти и несчастья. Все давно заметили, что эта особа не похожа ни на одну другую женщину в городе: она предпочитает синий цвет одежды серому, не покрывает голову чепцом, носит красные кожаные башмаки. Она ведет себя так, как считает нужным, вопреки установленным в городе правилам. Если эта женщина действительно была ведьмой с дурными намерениями, она могла легко отомстить Хаторну: украсть его сына, оставив вместо него подменыша, безликую соломенную куклу. Даже обычная женщина, если ее предали, может разжечь костер в саду, и пламя быстро достигнет фронтонов и крыши дома. Однако Мария не причинила никакого вреда: мстительность не была свойственна ее натуре. Она слишком хорошо знала: то, что ты посылаешь в мир, возвращается к тебе в тройном размере, будь то месть или доброта.