Интересно, и когда этот теневой засранец успел меня так хорошо узнать, чтобы советы Лиму давать?

— Я это уже понял, — прищурив глаза, бросил демон.

— И то, что рука у нее, судя по всему, тяжелая, — тоже, — продолжал зубоскалить тень.

А мне от этих слов бестелесного почему-то стало стыдно: не сумела сдержать эмоции, повела себя как дикарка.

— Извини, — вырвалось само собой.

Демон не сказал ничего, лишь прикрыл глаза и кивнул.

— Мы оба были не правы. И я хотел бы поблагодарить тебя, что мы живы.

Эти его слова… Лим говорил так, словно зачитывал рабочий документ: сухо и раздраженно. Он так и остался при своем мнении, лишь перефразировав его.

В носу предательски защипало, но я решила для себя: «Не расплачусь, чего бы мне это не стоило! На этом демоне что, свет клином сошелся? Ну и что, что он мне нравится? Если мужчина не готов ради женщины измениться, оставить страхи и сомнения в прошлом, поверить тебе — значит, это случайный мужчина».

Вот только как бы я ни убеждала себя, во рту все равно был полынный вкус горечи.

Задрала голову вверх, чтобы загнать подступившие слезы обратно.

Над нами была бездна, расплескавшаяся в бесконечности беззвездного пространства, но беспредельность эта не черная, а словно лучащаяся светом. Вдруг по этому полотну цвета индиго, словно падающая звезда, мелькнул росчерк вспышки. А за ним еще один, и еще, и еще.

— Что это? — я обращалась исключительно к тени. Говорить с Лимом мне больше не хотелось.

— Судя по всему, треки телепортов. Нас выкинуло с верхнего уровня сюда.

Высота казалась мне нереальной, запредельной, и тем удивительнее было, что Лим смог создать портал отсюда, со дна, напрямую.

Вот только сейчас, когда мы стояли вместе, прижавшись друг к другу, и сияние телепорта окружало нас, я чувствовала себя крайне неуютно.

Вопреки ожиданиям, мы оказались вновь перед вывеской салона мадам Мильен.

— В таком виде тебе точно появляться в институте нельзя, — пояснил свои действия Лим.

Когда я зашла в примерочную, портнихи были явно удивлены. Я могла побиться об заклад, что они сгорают от любопытства, строя догадки, как же мы с моим «любовником» развлекались, что платье столь быстро пришло в негодность.

Едва только одна из женщин приблизилась ко мне с портновской лентой, я заявила, что размеры своих постоянных и частых клиенток они должны знать и так, а потому примерки излишни.

То ли настроение у меня было отвратное, то ли тон столь мрачен, но уже через пятнадцать минут я надевала новую форму, сшитую без единой примерки. Сидела она, к слову, на мне достаточно хорошо.

С Лимом, облаченным в новую рубашку (почему-то с джинсами, изобилующими кучей мелких подпалин, он решил не расставаться), я вновь встретилась в приемной.

Как бы мне ни хотелось гордо отмолчаться, но задать насущный вопрос следовало:

— Почему произошел сбой?

Демон, похоже, решил избрать нейтральный тон общения, ибо ответил с прохладцей:

— Судя по всему, у меня из амулета вытянули толику силы. Перемещайся я с его помощью один — просто выбросило бы на уровень ниже трека. Он представляет собой пустынный город-лабиринт, из которого можно выбраться при наличии даже искры дара. Так что я бы пару дней поплутал и вернулся в исходную точку телепортации. Но нас было двое, и расход энергии тоже был двойной, поэтому-то мы и провалились на самое дно.

— И кто же это мог сделать? — тень, до этого чуть ли не плясавший фокстрот на стене, замер и задал вопрос, уже вертевшийся у меня на языке.

— У меня есть догадки на этот счет, но надо проверить, — туманно ответил рыжий, — а пока время не ждет. Нам необходимо вернуться в институт.

Библиотека встретила нас уютом и тишиной. Моя тетрадь все так же лежала на столе, а вот трактата не было.

— Куда он делся? — задала я вопрос, ни к кому из спутников конкретно не обращаясь.

— Наверное, книгочейка убрала его обратно, — предположил более подкованный в данных вопросах тень.

— А что за трактат? — подал голос Лим.

Видно, его природное любопытство, помноженное на дознавательский нюх, победило аристократическую гордость, в простонародье именуемую дурью.

— Фомы Аквинского. Там на последней странице и был тот стих про металлы, — пришлось пояснить.

Демон, услышав это, казалось, забыл (или умело сделал вид, что забыл) наши личные разногласия. Он уверенно развернулся к камину и произнес: «Я, желающий узнать, прошу хранителя книг появиться». Эта фраза была явно если не ритуальной, то традиционной.

Огонь полыхнул чуть выше, и из пламени вышла книгочейка.

Вот только на этот раз глаз она не поднимала и вела себя скорее как служанка, нежели хранительница и хозяйка книжной обители.

— Что вам угодно, мессир? — голос вежливый, но какой-то тихий, поникший.

— Трактат, который мы оставили на этом столе. Где он? — требовательный тон, от которого даже у меня мурашки пошли по коже.

— Я убрала его на ту же полку.

Опережая дальнейшие вопросы, девушка посеменила к лестнице.

— Сейчас я его найду.

Буквально через пару минут Лим держал в руках злополучный труд Фомы Аквинского. Чтение двух четверостиший захватило его с головой. Я же от нечего делать (книгу-то демонюка единолично узурпировал) изучала корешки на полках.

— Я могу идти? — тихо осведомилась книгочейка.

— Нет, — рыжий, оторвавшийся от строк, выглядел жутко взлохмаченным и озадаченным. — Ответьте: кто брал эту книгу в последний раз до нас?

— Позволите? — девушка протянула руку к трактату и на мгновение прикрыла глаза. — Увы, я не могу сказать. Последний раз ее выдавала моя предшественница, покойная госпожа Беата. Тут ее печать, причем десятилетней давности. Это все, что я могу вам сказать…

— Свободны, — процедил с досадой Лим.

Демон опять погрузился в чтение, но уже через несколько минут не выдержал и поднял голову.

— Ну что? — было его ответом на то, что все это время я буравила его взглядом.

— Ты всегда такой надменный засранец? — я знала, что этой репликой рушу шаткий нейтралитет, но то, как он вел себя с саламандрой, я приняла слишком близко к сердцу, может, потому, что пережитое в пятом измерении не улеглось. — Поступаешь, говоришь, мыслишь так, словно ты белая кость, голубая кровь и все обяз…

Не договорила, Лим вопреки своему аристократическом воспитанию перебил:

— А я и есть та самая, ненавидимая тобой белая кость. Только вот ты заблуждаешься, считая, что благородное происхождение — это только золотая ложка во рту. Это ответственность, это долг перед родом, это данная присяга, это то, что вдолбили в меня с детства, и я не собираюсь оправдываться за свое поведение.