Ударилась о стеллаж, глупая сучка. Кармическая месть. Ты трахаешься с доктором Оливером Кэботом, а потом мой стеллаж мстит тебе. Плохая карма.

Надо поскорее убрать тебя с ковра – иначе будет пятно.

Он положил контактные линзы в нагрудный карман рубашки, поднял жену на ноги и то ли понес, то ли поволок ее в кухню, где усадил в кресло. Вера уже пришла в сознание, но была какая-то вялая и не отвечала ему. Вот так она всегда: она часто делала так после того, как доводила его, выводила из себя; сидела неподвижно и следила за ним глазами.

Ах ты, дрянь! Тебе кажется, будто мне не по себе, когда ты играешь в молчанку? Что ж, открою тебе меленький секрет. На твое молчание мне наплевать.

Росс обработал края раны, вколол Вере местное обезболивающее и принялся аккуратно зашивать ее.

– Тебе повезло, дорогая, что я оказался рядом; от таких ран остаются ужасно некрасивые шрамы, если за них берется какой-нибудь докторишка в отделении скорой помощи. – Он осторожно проколол кожу, протащил иглу насквозь. – Три недели – и никакого следа не останется. – Он пытался заглянуть ей в глаза, но всякий раз ее зрачки уходили в сторону. Она смотрела куда угодно, только не на него. – Сейчас ты, скорее всего, не способна оценить мою доброту, – продолжал он, – но потом ты оценишь. – Закончив, он заклеил рану полоской пластыря телесного цвета. – Ну вот, все готово.

Но Вера по-прежнему упорно не смотрела на него.

Росс отнес свой чемоданчик с инструментами в кабинет и вернулся на кухню за водой и тряпкой. Надо смыть пятно крови с ковра. Взгляд его наткнулся на кость, валявшуюся на полу перед электроплитой.

– Распутин грыз здесь кость?

Она никак не отреагировала на его вопрос.

В голове что-то мерно стучало; отбивался ритм совершенно не в лад с ее телом. Глухие удары словно раскалывали череп изнутри.

– Вера, я к тебе обращаюсь!

Снова подкатила тошнота – сильнее, чем обычно. Она положила руки на подлокотники кресла, вцепилась в них пальцами, испугавшись, что сейчас голова перевесит и она упадет на пол.

Голос Росса стал мягче. Он больше не злился на нее; он мягко упрекал:

– Милая… Вера, дорогая, ты хоть понимаешь, что испачкала кровью мой ковер? Сейчас я приберусь там вместо тебя; хочешь, чтобы я все убрал?

Она по-прежнему не смотрела на него.

– Вера, я отлично знаю, что ты меня слышишь. Я скажу тебе один раз, – продолжал он, – и больше повторять не намерен. Я очень обижен. За долгие годы, что у тебя были кредитные карты, ты ни разу – слышишь, ни разу! – не поблагодарила меня за них. Представляешь? Ни разу! Но стоило мне их заблокировать, и ты превратилась в фурию. Иногда ты ведешь себя как избалованный ребенок.

Он вышел из комнаты, взбежал по лестнице и открыл дверь в спальню Алека. Он слышал, как всхлипывает сынишка.

Несмотря на задернутые шторы, в комнате было еще светло. Алек лежал, отвернувшись от него, сунув палец в рот. Росс опустился на колени у его кроватки, положил руку на плечо сынишки. К его ужасу, малыш дернулся.

– Эй, большой мальчик! – мягко сказал Росс. – Ты не рассказал папе, сколько голов ты забил сегодня.

Алек продолжал плакать.

Росс склонился над кроваткой и поцеловал мальчика в щеку.

– Я люблю тебя. Просто тебе нужно быть немножко аккуратнее, вот и все. – Росс прикусил губу. То же самое происходило между ним и его отцом. Он не хочет, чтобы и у него с сыном все было так же, не хочет, чтобы Алек переживал весь тот ад, какой пришлось в детстве пережить ему. Тогда он дал себе слово, что никогда не поступит так с собственным ребенком. И вот…

Мальчишке нужна дисциплина. Мальчишке необходимо понять, что общество живет по определенным законам, что нельзя расшвыривать игрушки по всему дому; если он оставит свою машинку валяться на лестнице, кто-нибудь наступит на нее и упадет; при падении с лестницы можно что-нибудь сломать или даже погибнуть. Алеку нужно усвоить элементарные вещи; некоторые уроки даются нелегко.

Нельзя приготовить омлет, не разбив яйца.

Он пристально посмотрел на сына и прижался лицом к его лицу; его слезы смешивались со слезами сынишки. Он ощущал теплоту маленького тельца. Боже, как много ты для меня значишь! Ты и понятия не имеешь, как много! Ты моя жизнь, Алек, знаешь? Ты и твоя мать. Вы – все, что у меня есть… Кроме вас, мне никто не нужен.

Он еще раз поцеловал Алека.

– Спокойной ночи, большой мальчик. Я люблю тебя.

Он вышел из детской с тяжелым сердцем. Сегодня он выполнил свой долг, каким бы тяжким он ни был.

Ребенку необходима дисциплина.

Вера по-прежнему сидела в кресле. Когда на Росса вот так накатывало, он превращался в незнакомца, как будто внутри его находился еще один человек. Раньше она упорно молчала, надеясь, что, если не будет реагировать на его выпады и злобные обвинения, он успокоится. Однако ее надежды никогда не оправдывались. Сейчас она попробовала сопротивляться, но новая тактика тоже не сработала.

– Не чувствую запаха еды.

Она посмотрела на Росса. Тот стоял на пороге кухни в рубашке с закатанными рукавами. В руках губка и ведерко с водой.

– Еда, – повторил он. – Ужин. Не чувствую запаха готовящегося ужина. Почему, Вера? Можешь объяснить?

Она закрыла глаза; ей захотелось спрятаться, заползти в липкую, шаткую темноту, притаившуюся за веками. Она собиралась сказать ему, что никакого ужина не будет, потому что он заблокировал ее кредитные карты и она не смогла купить еды. Как болит голова! И еще все кружится; сейчас самое главное – сидеть ровно и не упасть. А потом все ее эмоции прорвали хрупкую плотину, сдерживавшую их, и она безудержно разрыдалась.

Прошло несколько секунд – и она почувствовала на плечах руки Росса; он обнял ее, покачивая, как ребенка. И она сразу вспомнила все те ночи, которые были много лет назад, – ночи, когда они были так влюблены друг в друга, когда в постели идеально подходили друг к другу, когда невозможно было понять, где его тело, а где ее; тогда она чувствовала себя так спокойно и защищенно в тех же самых объятиях.

– Я люблю тебя, Вера. Ты понятия не имеешь, как сильно я тебя люблю.

Не переставая рыдать, она сказала:

– Ты ударил Алека, и ты ударил меня. Кто ты? Мне казалось, я тебя знаю… Росс, я всегда так тобой гордилась, ты столькому меня научил. Ты научил меня разбираться в людях, в жизни, научил правильному взгляду на вещи. Ты научил меня ценить хорошую еду, приучил любить вино, слушать музыку. Раньше я всегда смотрела на тебя снизу вверх и думала, что я – счастливейшая женщина на свете, потому что я твоя жена.

Она попыталась высвободиться, но он крепко держал ее, охватил ладонями лицо, заставляя взглянуть на себя.

– Я – счастливейший мужчина на свете, потому что я твой муж, милая. Я люблю тебя больше всего на свете.