— Что это ты? Я как раз пока не собираюсь помирать.

— Ты грешил много последнее время, — печально заметила Наденька. — Вот и аукнулось.

— Грешил-то я вместе с тобой.

— Это не в счет. Я тебя просто пожалела. Вы с Демой как дети мои. Я вас иначе и не воспринимаю.

— Ты и Дему жалела?

Сморщила личико в старушечьей усмешке, розовые морщинки потекли от глаз на щеки, и я тут же вспомнил, что она ведьма и человеческий разговор с ней вести надо осторожно.

— И Дему жалела раза два. Но давно, лет десять назад. Ты доволен?

Я был поражен.

— Зачем ты именно сейчас об этом сказала?

— Потом поймешь. Ну все. Я побежала. Крепись, брат!

В недоумении я проводил ее взглядом. Ишь как ловко вскидывает коленки, а ведь не худышка. Никто не поверит, что ей к сорока. Что-то вроде муравья царапнуло гортань. Противный гнилой смешок пробился наружу.

Разрази меня гром! Наденька гениальная женщина, она хотела, чтобы я рассмеялся. Кругом боль, смерть, обман, корысть, но когда вся эта дурнота становится невыносимой, человека одолевает смех. Наденька подтолкнула меня к критической отметке, чтобы я поскорее перешагнул роковую черту. Она не учла одного: смех на пределе страдания означает всего лишь начало душевного распада. Это симптом шизофренического равнодушия. Муравей в горле еще разок поскребся и затих.

Из последующих двух суток в памяти остались только отдельные эпизоды. Но некоторые очень яркие. На поминках за столом почему-то оказалась Елочка, доченька. Притулилась рядышком и тонкой ручкой пилила в моей тарелке кусок ветчины. Получается, что Раиса все же дала ей телеграмму? Нет, объяснила Елочка, мама сообщила ей про смерть дедушки по телефону. Мама ее не звала, но как она могла купаться и загорать, когда у всех такое горе! Вдобавок у нее самой возникли проблемы, про которые она даже не решается мне сказать. Она подлила мне водки, и я послушно выпил. Потом Елочка все же призналась, что ее проблема в том, что она, кажется, беременная. Ничего страшного в этом, конечно, нет, сказала она, сейчас многие девочки попадаются, но все-таки неприятно, потому что теперь ей понадобится где-то занять двести тысяч.

— Ты же, наверное, не дашь столько денег, папочка? — спросила она с укоризной. Смешливый муравьишко опять закопошился в горле. Я поинтересовался, где это случилось: на пляже или в гостинице.

— Это случилось дома, папочка. Прямо в постели.

— И кто же этот ухарь?

— Какое это имеет значение? Я же не собираюсь за него замуж.

На это возразить было нечего, и я лишь спросил, что по этому поводу думает мать.

— Денег не даст, — ответила Елочка.

Я поискал взглядом Раису. Она обнимала за плечи мою маму и что-то нашептывала ей на ухо. Матушкино лицо, похожее на сморщенный поминальный блинок, пьяненькое, пылало алой свечкой. Овдовев, она, конечно, долго не протянет. Гостей за столом было немного, как немного было и провожающих на кладбище, — человек пятнадцать. Большинство свои: какая-то близкая и дальняя родня, тети, дядья, двое стариков с отцовской работы. Они гроб несли вместе с двумя моими племяшами. Ни с кем из них за целый день я не обмолвился и парой слов. Язык не ворочался. Но горя я по-прежнему не чувствовал и все, что положено делать сыну на похоронах отца, проделал почти машинально. С самого утра, когда поехали за ним в морг, я вперемешку с водкой насасывался транквилизаторами и, кажется, проглотил уже пачки две. Довел себя до тупой, блаженной кондиции и теперь клевал носом, с трудом соображая, где я. Помню еще, как Елочка помогла доковылять до раскладушки на кухне. Уже во сне я продолжал разговаривать и пытался доказать, что только подлец способен отоварить ребеночком несовершеннолетнюю девочку. Елочка не возражала, потому что не могла утянуться в мой сон. Зато спустя какое-то время из ниоткуда возникло во мне грозное багряное облако, заполнило дрожью каждую жилочку, и я беспомощно ждал, понимая, что встреча близка. Из яркой глубины, из потустороннего блеска склонился надо мной отец. Он улыбался и был безмятежен.

— Папочка, дорогой, — пискнул я. — Не уходи, останься! Зачем ты умер?

Отворились бледные уста, глухо прозвучал родной голос:

— Не дури, сынок. Как это я умер? Да я живее тебя. Дотронься, убедись.

Страх сковал меня, и я не осмелился протянуть руку…

ДНЕВНИК ТАНИ ПЛАХОВОЙ

(Лето 1987 года)

10 января. С утра поехала к Виктору прощаться. Он все-таки удирает в Австрию. Говорит, что вернется, но я не верю. Да и Бог с ним. После того случая у нас вряд ли могут наладиться нормальные отношения. Дело не в том, что он меня ударил, а потом так униженно просил прощения. Это я понимаю, это ревность. Да и колотушки мне не в диковинку. Просто он совсем другой человек, не тот, к которому я привязалась. Обидно, конечно. Полтора года коту под хвост.

У Виктора сидел этот педик из «Монтаны», Володя, кажется, поэтому прощание у нас получилось скверным. Володя тот еще типчик, я его на дух не переношу. Рыхлый, дерганый, с ядовитыми приколами и постоянно ищет партнера. Не понимаю, что их связывает с Виктором? Деньги, правда, у Володи водятся, но мой Витя не жаден и на чужое не зарится. Я как-то прямо спросила: ты что, Витечка, обслуживаешь, что ли, придурка? Он не обиделся: нет, сказал, не обслуживаю, мы друзья. Теперь-то я не удивляюсь, что у него такие друзья, а тогда, помню, аж поперхнулась. Витенька, кричу, но он же пенек, только и думает, кому бы подставить свою жирную задницу. Понимаю твою злость, сказал Витя, на него не действуют твои чары.

Когда я приехала, они оба были уже под банкой, допивали бутылку виски. Володя стал сразу выпендриваться, говорил ужасные гадости, мой Витечка ему подсюсюкивал — все было мерзко, пошло. Я немного побыла, пригубила рюмку, поцеловала Витеньку в щеку — и ушла. Вот и вся любовь.

11 января. Вечером Алиса потащила в «Звездный». Заказали бутылку шампанского, мороженое. Настроение было гнусное. Пытался примазаться неугомонный Славик из спорткомплекса, еле от него отвязались. Только когда Алиса грубо сказала: «Клади пятьдесят баксов, тогда сиди!» он надулся и ушел. Из своего угла корчил рожи. С ним был еще какой-то толстый грузин в совершенно потрясающем красном пиджаке. Этот грузин тоже нами постепенно заинтересовался, видно, Славик напел, и уже в одиннадцатом часу подгреб и увел Алису. Я одна поехала домой. На душе пусто и капиталы на нуле. Надо все-таки как-то взять себя в руки, активизироваться.

13 января. У Алисы было приключение с грузином. Привез он ее в номер, в «Интурист», напоил «Кахетинским», раздел и уложил в постель. Все без хамства, культурно. Сам сел к телефону и всю ночь обзванивал приятелей. Алиса делала попытки одеться и уйти, но он кричал: «Погоди, детка, через минуту я твой!» Алиса пережила тяжелую ночь. Она решила, что это какой-то особый вид извращения. Сношение с помощью телефона. Под утро задремала, проснулась, а грузина вообще нет в номере.