Вероника облизала губы. Ее голова была битком набита противоречивыми желаниями, но в конечном счете все они сводились к одному. Она должна быть с Деймоном. Даже если это значило, что она приносит в жертву свою независимость — и навсегда, — она должна это сделать. Ей очень страшно и она не знает, поможет ли все это, но она должна попробовать.

— Нет, мне больше нечего сказать. — Она взяла его за руку, сжала ее, надеясь, что Деймон поймет, что она чувствует. Такая уж она. — Пошли в постель.

В полутемной спальне Деймон наблюдал, как Вероника снимает обувь и носки, стоя на одной ноге и опираясь на спинку металлической кровати. Его сердце тяжко ударялось о грудную клетку, как заключенный, бьющийся о решетку, моля о свободе. У Вероники был ключ. Да, именно так он и чувствовал.

Она не верит в любовь. Она страшится любви. Но она здесь.

Значит, у него есть надежда.

Последние двадцать четыре часа он придумывал разные способы заставить ее понять правду об их отношениях. Он заключил, что лучше всего они общались посредством секса. Еще это было любимым ее способом отвлечь его от слишком большого сближения, от посягательств на ее личное пространство.

Почему же не сделать секс способом приблизиться к истине? Злая шутка, но потом Вероника простит его, когда осознает, что действительно хотела пройти весь этот путь — эмоционально.

Пока она возилась с носками, Деймон украдкой открыл верхний ящик комода, достал оттуда нечто и положил в карман пижамных брюк. Он включил ночник, озаривший комнату золотистым светом.

— Позволь мне, — сказал он, когда Вероника расстегивала джинсы.

Взвизгнула «молния».

— Я справлюсь, спасибо.

— Радость моя… — Деймон положил руки на бедра Вероники и потянул ее джинсы вниз. Под ними оказались пижамные брюки — черно-белые в шахматную клетку. — Подними ногу, — попросил он, умирая от желания.

Вероника подняла сначала одну ногу, потом другую, опираясь о его плечо. Деймон стянул с нее джинсы и отбросил в сторону.

Какое-то время в комнате было тихо — пока молчание не нарушил вой сирены с улицы. Вероника вздрогнула. Нервно рассмеялась.

— Я привыкла заниматься любовью в лесу.

— В кровати мягче.

Она вздохнула.

— Я не имела в виду…

Деймон улыбнулся.

— Я знаю.

Все еще стоя перед Вероникой на коленях, Деймон запустил руку в штанину просторных пижамных брюк и провел тыльной стороной ладони по голени Вероники. Колется. Она какое-то время не брила ноги. Это ей шло, как и отсутствие макияжа, и непричесанные волосы. Ему нравилось брать ее, свободную и естественную, без всяких претензий.

Деймон посмотрел ей в лицо.

— Моя ненаглядная. Преклоняю колени перед твоим прекрасным телом.

Вероника вопросительно округлила глаза.

— Огюст Роден в письме Камилле Клодель.

Она запрокинула голову, ее пальцы, нежные как пух, гладили его по заросшим щетиной щекам.

— Ах да, ты собирал сведения. Я должна была знать. Ты же такой дотошный.

— А сегодня я собираюсь собрать сведения о каждом дюйме твоего тела.

— Ты уже это делал.

— Но не так медленно и дотошно, как я предпочитаю. — Рука Деймона нырнула под ее пижаму. — Я хочу запомнить тебя, внутри, — его любопытный палец нырнул глубже, — и снаружи.

— О-о!

Деймон мог поклясться, что чувствует биение ее пульса, как будто все тело Вероники превратилось в один обнаженный нерв.

— Есть не один способ проникнуть в человека.

— Ты всегда предпочитала этот.

Палец Деймона проник глубже, и бедра Вероники задрожали.

— Ммм. Так… значит… ты…

Он никогда не слышал ничего сексуальнее, чем глубокий, ленивый звук ее голоса, до краев полный предельной интимности — желания, рожденного любовью. Хотя они уже занимались любовью, Деймон был уверен, что все, что они делали до сих пор, — всего лишь закуска перед эротическим банкетом, которым станет их совместная жизнь.

Его рука замерла.

— Мы можем изменить это, как только ты захочешь, любовь моя.

— Что ты со мной делаешь? — прошептала Вероника.

— Соблазняю тебя.

— Но ты уже меня соблазнил.

— То было твое тело. Сейчас я соблазняю твою душу. Теперь ты откроешь мне свое сердце.

Она заморгала. Нахмурилась, припоминая, когда он впервые об этом просил. Несмотря ни на что, она не чувствовала себя более готовой, чем раньше.

— Сначала ты, — предложила Вероника.

— Ну что ж… Первое, что я должен сказать тебе… — Он помедлил, не желая ее огорчать.

Вероника уловила смену настроения.

— Сказать мне что?

— Какую боль ты мне причинила.

— Я?

— Да, ты. Когда сказала, что не любишь меня. — Деймон погладил ее бедра, смакуя ощущение шелковистой кожи. — Знаешь, что мне вспомнилось? Мои родители. Они меня не любят — как родители. Я думал, что с годами прошел через это, по твое сопротивление подняло это все на поверхность. И знаешь, что я обнаружил?

Ее любящие руки гладили его волосы.

— Что?

Он посмотрел Веронике в лицо. Ее глаза сверкали от слез.

— Не плачь, — сказал он. — Мне хорошо.

Она кивнула, губы ее дрожали.

Он встал и поцеловал ее — так нежно, как только мог.

— Я понял, что смогу принять моих родителей такими, какие они есть. И какими они быть не могут. Потому что я тоже не совершенство.

— Почему все так стараются объяснить мне, что в мире нет совершенства?

— Потому что именно это тебе очень, очень нужно знать.

— Ладно. — Вероника на мгновение зажмурилась, затем несколько раз моргнула, удерживая слезы. Зря он сказал ей, чтобы она не плакала.

— Я постараюсь измениться, — прошептала она. — Но замуж все равно не хочу.

Самое время разрядить обстановку.

— Но ты ж еще не пробовала эксклюзивное блюдо шеф-повара Джефферсона. — Деймон поцеловал ее в кончик носа.

— Я не собираюсь выходить за тебя замуж.

Он лизнул ее нижнюю губу.

— Попробуй, — уговаривал он. — Это особое зелье, сенсационно новый вкус — мы с тобой вместе.

Вероника засмеялась хрипло и знойно, но с оттенком опасения.

— Уже напробовалась.

Он дотянулся до ягодиц и слегка шлепнул по ним.