Марина удивилась. «В ней, оказывается, есть что-то человеческое, – подумала она, глядя на расслабившееся лицо Анны. – Она даже может быть сентиментальной. А ведь у меня было совсем другое детство. Меня родители любили. Особенно мама… Холоднаярасчетливаяупертаяпохотливаянадменнаянесчастная… женщина».

– Ну, что? Идем в номер? – спохватилась Анна.

– Да-да. Постой… А если Максима там нет? – вновь вспомнила Марина о своем несчастье. – Или он с…

– Ты, конечно, можешь остаться в неведении. Но тогда он воспримет это как знак. И пустится во все тяжкие.

– Ни за что!

– Тогда решайся. Устрой ему сцену.

Максим был в номере. Даже если он пришел за пять минут до них, повода закатить скандал у Марины не было. Она решила промолчать.

День для нее прошел как в тумане. А вечером случилась та самая неприятность… Точнее, происшествие.

Они сидели на террасе и пили коктейли. Марина нервничала, а муж даже не замечал, что с ней происходит. Спокойно пил пиво, думая о чем-то своем. Анна потягивала вино, зорко глядя по сторонам. Состояние Марины никого не волновало. Она вцепилась в бокал с коктейлем и незаметно для себя его выпила.

Появившийся на веранде Буржуй неожиданно направился прямо к ним. Он был один.

– А где ваша очаровательная жена? – сверкнув улыбкой, спросила Анна.

– В спа-салоне, – улыбнулся в ответ Буржуй. – Можно, я присяду?

– О! Конечно! Соотечественники не горят желанием с нами общаться. Вы первый.

– Русские делятся на две категории: одни очень не любят своих же, русских, и ищут отели, где их уж точно нет, другие жить не могут среди иностранцев и в первую очередь ищут места, где полно соотечественников, – сказал Буржуй, опускаясь в плетеное кресло. – К первой категории относятся богатые. Ко второй все остальные. Этот отель говорит сам за себя.

– Вы хотите сказать, что по поведению постояльцев можно судить об их достатке? – прищурилась Анна. – Я имею в виду соотечественников.

– На пляже все, извините, в трусах, – сказала Марина.

– Но трусы трусам рознь, – возразила Анна.

– По одежде можно судить о чем угодно, только не о самом человеке, – пристально глянул на нее Буржуй. – Есть люди, которые, отказывая себе во всем, копят на фирменную шмотку. Чтобы пыль в глаза пустить. Посмотришь: человек-бренд. А у него гроша за душой нет.

– Вы не о себе, часом? – с вызовом сказала Анна.

– А если о вас? – парировал Буржуй.

– О! По-вашему, я бедная?

– Зачем вы ищете общения?

– По-моему, вы сами к нам подошли. Ваша теория имеет право на существование, равно как и моя. И Макса. И Марины. У каждого своя теория. Каждый толкует поведение людей, как ему удобно. И заметьте, всегда в свою пользу.

Диалог Буржуя и Анны прервал официант:

– Вина, мадам?

– Пожалуй. А вам, Борис, что?

– Тоже вина.

– Оно здесь неплохое.

– Согласен.

– Хоть в чем-то вы со мной согласны! – рассмеялась Анна.

– Здесь хороший спа-салон, – вставила свои пять копеек и Марина. – Агата останется довольна.

– А вы там были? – живо повернулся к ней Буржуй.

– Нет, но Анна была.

– Гуляю на последние, – усмехнулась та. – Как по-вашему, зачем русские на последние деньги ездят в шикарные отели? Здесь далеко не все миллионеры.

– Я заметил, – спокойно сказал Буржуй. – Женщины – чтобы подцепить богатого мужчину. Мужчины – богатую женщину.

– А семейные пары?

– А черт их знает! – неожиданно рассмеялся Михальский. – Наверное, чтобы всем потом говорить: а вы знаете, где я был?! Повышают свой статус в глазах окружающих.

– Это называется снобизм, – сказал внимательно прислушивавшийся к разговору Максим.

– Вы этим не страдаете? – внимательно посмотрел на него Буржуй.

– Не замечал за собой.

– Тогда зачем ВЫ здесь?

– Стоп-стоп-стоп! – захлопала в ладоши Анна. – Мы уже договорились, что нельзя по трусам судить о человеке. То, что Максим не носит «Версаче», еще ни о чем не говорит.

– Извините, если я вас обидел, – слегка нагнул лобастую голову Буржуй.

– Что вы! – замахал руками Максим. – Разговор был очень интересный!

– О! А вот и моя жена! – широко улыбнулся Михальский.

К ним, светясь улыбкой, шла Агата.

– Ну как? – спросил у нее Буржуй.

Она молча кивнула.

– Понравился спа-салон? – спросила Марина.

– Да, – коротко ответила Агата.

– А какие процедуры вы делали? Пилинг? – Агата опять молча кивнула. – А как вам массаж?

– Извините, мы вас оставим, – Буржуй поднялся. – Хотелось бы пораньше лечь спать. Агата?

Та все так же, не говоря ни слова, кивнула.

– На яхте завтра не собираетесь? – улыбнулась Анна.

– Нет. Надо немного передохнуть. Спокойной ночи.

– Спокойно ночи! – сказали они хором.

– Что это было? – спросила Марина, когда Буржуй с Агатой удалились.

Анна пожала плечами: мол, сама не поняла. Максим открыл было рот, но они не успели ничего обсудить. К ним торопливо шла Панама. Нелепыми были не только ее головные уборы, а и весь гардероб. К ужину мать семейства вырядилась в цыганскую юбку со множеством оборок и почти прозрачную шифоновую блузку, сквозь которую виднелся лифчик. Он был черным, а блузка светлая; два полушария, с трудом удерживаемые черным гипюром, колыхались при каждом шаге, словно студень, выложенный на блюдо. Но повар был плох, и оно вызывало не аппетит, а рвотные позывы. Кроме того, на шее у Панамы висел уродливый кулон, нечто чудовищное, похожее на паука. Губы ярко накрашены, в волосах нелепая заколка-бант. Панама горела желанием поделиться с ними последним хитом из номинированных на премию «Русское лето в Палаццо дель Маро» сплетен.

Марину это удивило, она уж думала, что в немилость к ней она попала навечно заодно с Анной. Но Панаму, видимо, распирало.

– Добрый вечер! Я присяду? – Она, не дожидаясь ответа, плюхнулась в плетеное кресло, где только что сидел Буржуй. – Вообще-то, я шла на пляж. Там замечательный бар! Наливают щедро, и в коктейлях не один только лед с каплей сиропа!

– И что же вас задержало? – прищурилась Анна.

– Русские – это нечто! – с торжеством сказала Панама. – Пьяницы и хамы!

Сидящие напротив русские переглянулись. Но Панама продолжала с еще большим энтузиазмом:

– Я уж не говорю про наших женщин! Этого никто в мире себе не позволяет! Сплошной разврат! Недаром говорят, что мы – проститутки! – оговорилась она, причислив и себя к древнейшей профессии.