– Чего ты хочешь? – от слов Ерикана веяло могильным холодом.

– Чтобы девочка примкнула к нам. Если ты думаешь, что в этом будет заключаться моя месть… то, наверное, окажешься прав. Видишь ли, Ютинель, я же говорила, что не вру. Я хочу, чтобы она стала Вельдой.

– Никогда, – прошипел старик.

– А вот это уже решать не тебе, – вновь оказалась на ногах Наместница.

Как не старалась Риса выглядеть невозмутимой, однако разговор с Ериканом не мог проходить ровно. Юти давно заметила, что у учителя есть удивительная способность – выводить из себя.

– Выбор очень простой, – продолжила Наставница Вельд, – вновь приблизившись к Юти. – Либо она пойдет на обучением к нам… Это у тебя что, синяк? Да, узнаю старого-доброго Ерикана. Так вот, либо она пойдет на обучение к нам, либо отправится в тюрьму. Вместе с тобой, старик. Видишь ли, по нашим законам, мужчине нельзя делить комнату с женщиной, если она не является ему родственницей или женой.

Все это Наместница говорила, не сводя глаз с Юти. Будто произнесенное не имело никакого смысла и являлось лишь частью обязательного представления. Когда Риса подошла вплотную, ее лицо оказалось так близко, что их носы почти коснулись.

– Что он тебе предложил, девочка? Ведь ты не просто так терпишь все эти издевательства?

– Он делает меня сильнее, – щеки Юти подернул румянец.

– Ерикан не единственный, кто хорошо для этого подходит. В моих руках столько наставников и Одаренных, что ты достигнешь небывалых высот в самые кратчайшие сроки. Есть еще что-то. Не бойся, говори. Помни, здесь можно озвучивать правду.

– Месть, – еле выдавила Юти.

– А вот это уже похоже на истину, – улыбнулась Наместница. – Не надо быть поцелованной в висок Аншарой, чтобы свести два и два. Я слышала о твоем отце, девочка. Его знали храбрым воином. И невероятно упрямым человеком.

При этих словах Наставница Вельд пристально поглядела на Ерикана. Пухлые губы Наместницы даже открылись для новых слов, но затем сомкнулись снова. И после долгой паузы Риса произнесла уже совершенно спокойным тоном. Явно не то, что хотела сказать сразу.

– Ты, верно, думаешь, что Вельды, заточенные в этом городе – несчастные женщины, у которых на уме только служения своему Культу? Нет, это совсем не так. Каждая из нас вольна выбирать себе мужа, странствовать, заниматься собственными делами. Единственное, что требует Культ – оставаться ему верным.

Риса кружила вокруг девочки, как коршун, увидевший в траве зайца. Ее речи опутывали крепче толстых конопляных веревок; ее чары, проникающие с запахом цветочных духов, терпкого вина и какого-то незнакомого Юти масла, отделяли от реального мира; ее взгляд, полный железной воли и невероятной силы, словно прибивал Одаренную длинными коваными гвоздями к каменной стене.

– Ты можешь продолжить свой путь ради мести за отца. Более того, Культ поможет. Снабдит всем, чем может. Но в нужный момент, если такой наступит, призовет тебя. Все очень просто.

– Я… – Юти обернулась на Ерикана. И его взгляд на мгновение придал ей сил. – Я дала слово. Перед ним и Аншарой.

– А что будет, если, к примеру, твой учитель умрет? – улыбнулась Наместница. Но Юти поняла, она вовсе не шутит.

– Или заберет данную клятву, – неожиданно сказал Ерикан.

Чем немало удивил не только девочку, но и Рису. Какое-то время обе Одаренные непонимающе глядели на старика, слова которого, казалось, давались тому невероятно сложно.

– Ерикан, я думала, что ты настолько закостенелый и старый, что никогда не сможешь меня удивить, – рассеялась Наместница. – В чем же дело?

– Ты же сама сказала, что выбора у нас нет. Если она откажется, ты бросишь нас в темницу, связав вельхедилом, так?

– Именно, – довольно согласилась Риса, скрестив руки на высокой груди.

– На себя мне все равно. Но я не хочу такой участи для девочки.

– Я не верю, – замотала головой Риса. – Ты отрекаешься от своих учениц только в одном случае…

– Это именно тот случай, – торопливо перебил Ерикан. – Я отказывался признаться в себе, но с каждым днем это все очевиднее. Я опять промахнулся. Она не Аншара.

Казалось, сами стены рассмеялись над словами старика. Хотя хохотала, искренне, до слез, лишь Риса.

В то время Юти словно потеряла землю под ногами. Именно сейчас девочка поняла, что самое жестокое не людская грубость, равнодушие или остервенелая кровожадность. Самое жестокое – дать человеку надежду и когда благодаря ней, он окрепнет, отобрать ее.

Кем она была прежде? Обычной Одаренной, которая пыталась отомстить за смерть отца. Юти со временем стала понимать, что успеху ее предприятия не суждено было бы сбыться, не встреть она Ерикана. Даже убеги Одаренная невредимой с арены Райдара.

Учитель заставил ее поверить в собственную исключительность. Обычная девочка осталась бы лежать мертвой на улице Райдара, а под несгибаемой волей воплощения Аншары менялся мир вокруг. И все, чем теперь наградила Юти судьба – извиняющийся взгляд бледно-васильковых глаз.

– Ты можешь поклясться в этом перед алтарем? – отсмеявшись, спросила Риса.

– Могу, – холодно ответил Ерикан.

– Видишь, в чем дело, родная, – приблизилась к девочке Наместница. Весь ее вид ликовал. – Старику даже не хватило духу сказать тебе обо всем сразу. Не встреть ты нас, так и скиталась бы дальше, пока бы в одно утро просто не проснулась без своего учителя. Знаешь, сколько вас таких было у Ерикана?

Если бы Юти не забыла, как плакать, то сейчас рыдала, как глупая обманутая девчонка. Но реки слез давно высохли в пустыне дочери Наместника Шестого Предела. На место им пришел лишь огромный комок скорби и разочарования, застрявший в горле. Что бы не произошло, она воин. Пусть теперь, как выяснилось, и самый обычный.

– Мое предложение по-прежнему в силе, – обняла ее Риса, а девочка даже не думала отстраняться. Впервые за все время кто-то проявлял к ней нежность и ласку. И девочке невероятно сильно хотелось ответить тем же. – Мы никому не позволим с тобой обращаться так.

– Соглашайся, – негромко произнес Ерикан. – Это будет лучшим решением. Единственное, Риса, у меня есть условие.

– Кто ты такой, чтобы ставить мне условия?!

– У меня есть просьба…

Ерикан сейчас не походил на самого себя. Обычно уверенный, знающий цену собственным словам и действиям, теперь он напоминал бледнеющего адепта храмовников, который впервые