— Ты только что сказал, он был змей!

— Думается, то был одичавший в глуши европеец, — мрачно предположил Баррет.

— Молчи, Питер, придержи язык, иначе ты обидишь метиса, и мы так и останемся без его истории…

— Однажды пернатый бог выпил напиток из сока агавы и совершил плотский грех с одной богиней, но после сожалел об этом.

— Дело ясное, — грубо брякнул Баррет. — Попросту говоря, этот бешеный парень Кецаль напился и повел себя как мужчина, а потом огорчился, протрезвясь, как это со всеми бывает.

Метис охотно кивнул.

— Огорченный Бог на плоту, сотворенном им из змей, уплыл, держа курс на восход, но напоследок обещал моим предкам вернуться из-за океана. Вот почему нами, индейцами, командуют пришлые европейцы.

Англичанин рассмеялся.

— В этой истории можно откопать кое-какой толк. Однако статуи в городе изуродованы, пирамиды стоят пустые, под ногами довольно свежие кости, а пресловутый Мешитли что-то не показывается. Здесь была заварушка, Эрнандо, и, кажется, не одна. Все ценное уже украли. Словом, мы сейчас сидим на куче хлама посреди голых разграбленных стен.

— Ты думаешь…

— Кто-то нас опередил.

— Храм Миктлантекутли цел, но в нем определенно кто-то побывал, — признался опечаленный Франчо. — Я очень надеюсь, что мой брат сбежал в лес, а не убит. У нас были разные отцы, но общая мать, он мой ближний родственник.

— Кто этот Миктлантекутли?

— Бог смерти, сеньоры… о таких могущественных существах лучше говорить шепотом.

Баррет заметил, как смертельно испугался Ланда. Обычный апломб совершенно покинул испанца. «А ведь история с ростовщиком, похоже, не вранье…»

Баррет отстранил метиса, рассматривая сильно поврежденные руины другого храма. Строение рухнуло давным-давно, скорее всего еще во времена Кортеса. Из под слоя влажной грязи прогладывали вертикально поставленные базальтовые столбы. Один из них покосился, сквозь трещину зияла чернота святилища.

— Залезть бы туда.

Баррет с сожалением постоял у отверстия.

— Мне не протиснуться, я слишком широк в плечах.

— А я тут самый умный. Моя жизнь слишком драгоценна. Давай, Франчо, возьми факел и полезай, — подбодрил врача испанец.

Метис поджег самодельный факел, опустился на колени, коснулся узкими ладонями шершавого камня и проскользнул в пролом.

— Простите меня, предки, — едва уловимо прошептал он.

Ждать пришлось долго. Баррет вытащил нож и принялся точить его на обрывке ремня. Ланда думал о своем, грустно ссутулив плечи…

Метис вернулся внезапно. Его лицо горело от непонятного возбуждения.

— Там храм, стены которого сложены из стоячих базальтовых колонн. Потолок местами рухнул, но пройти все же можно. Подальше там жертвенник, а на нем в толстом слое киновари кости многих мертвецов.

— И это все?!

— Я отыскал статую самого Камаштли, бога звезд, войны и судьбы… Это великий бог! У него огромные уши и толстые губы, и выглядит он внушительно, но глаз не оказалось. Их кто-то выломал и унес.

— А золото? — нетерпеливо переспросил де Ланда.

— Там его нет.

— Врешь! Оно непременно должно там быть, лежит и сверкает роскошными грудами у ног. Ты уже набил карманы, подлец, и утаил от нас сокровище.

Ланда попытался запустить руку под накидку метиса.

— Отстаньте! — заорал Франчо.

Ошарашенный Баррет пару минут наблюдал чужую драку. Поначалу Ланда побеждал. Потом метис, обозленный болью от синяков, изо всех сил саданул уроженца Кастилии в нос.

— Дубина бога тебе на башку!

Драчуны катались по поляне. Баррет подобрал потухший факел, запалил его, сунул руку в отверстие и приблизил к пролому лицо.

— Ты зря затеял свару, друг Эрнандо. Внутри золотом и не пахнет.

Метис угрюмо сидел на траве. В драке с него почти сорвали накидку. Будь при лекаре хоть одна укрытая монетка, она наверняка бы выкатилась.

— Уймись, Франчо. А ты, Эрнандо, утешься, при нем не оказалось ни золотинки.

Метис встал и с достоинством поправил изодранные остатки костюма.

— Вы, белые, хотите золота так же, как голодные свиньи желают гнилых отбросов.

Разочарованный Ланда едва не плакал.

— Чума и холера на вас обоих…

— Хватит! — рявкнул обозленный Баррет. — Всем молчать! Я поколочу первого, кто снова затеет ссору.

Метис вытирал слезы боли со смуглого лица.

— Вы лаетесь словно псы, в то время как зрак смотрит на нас!

— Этот зрак, между прочим, кто-то украл.

Франчо повернулся и побрел прочь. Баррет проводил его долгим взглядом, пока щуплая фигурка врача не скрылась в зарослях.

— По-моему, лекарь собирается удрать в сельву.

— Какая разница? — философически отозвался испанец. — Я лично никогда не собирался отдавать метису ни монетки. Врач нам больше не понадобится. Пришлось бы зарезать его, а это явный грех. Пускай дикарь плетется своею дорогой. Надеюсь, он тихо сдохнет где-нибудь в болоте или ягуар его сожрет.

— Мне жаль парня.

— А мне не очень. Вперед, мой английский друг! У нас много неотложных дел…

Под сапогами хрустели осколки базальта. День, пройдя середину, медленно тащился к закату, тени поломанных статуй удлинялись на земле, стайка птиц исчезла, и недоброе молчание витало над местом. Иногда Баррету казалось, что перед его глазами словно клочья тонкой материи проносятся прозрачные призрачные тени.

Баррет и испанец прошли еще немного и оказались в промежутке между двух вытянутых холмов. Насыпи явно были искусственного происхождения. Прикасаться к ним не хотелось — несмотря на жару и слой растительности, от курганов несло земляной дрожью могилы.

На дне каменной цистерны, вкопанной в землю, плескалась яркая жижа зацветшей дождевой воды. Рядом торчала маленькая сломанная стела.

— Мне страшно, — просто сказал де Ланда, и Баррет поразился минутной откровенности испанца.

— Боишься демонов?

— Да. Иногда в знании присутствует кое-что, иссушающее душу. Смотри!

Сцена барельефа не оставляла сомнений. Женщина с чужим замкнутым лицом исступленно отдавалась крупному ягуару.

Питер попытался плюнуть, но небо и язык оказались сухими. Тогда он на всякий случай перекрестился.

— Здесь жили выродки — потомки зверей.

Ланда снисходительно пожал плечами.

— Возможно, сцену следует понимать только аллегорически. В каждой земле свои порядки. Меня волнует совсем другое — отсутствие золота и присутствие кое-какой темной воли. Иногда кажется, что промеж лопаток лежит тяжелая рука, эта неделикатная лапа упорно подталкивает нас к выходу в лес — обратно.