Именно это подкупило меня в ней больше всего. Её открытость. Бескомпромиссность. Уверенность в каждом своём слове, движении, мысли.

— Гордячка, — выдыхаю в её губы, но касаться их своими не тороплюсь. Злата тихо ахает, приоткрывает рот, облизывается.

Но не торопит.

— Скучала?

— Нет.

— Почему?

— Ты же не хотел меня видеть.

— Я не хотел, чтобы ты видела меня… таким.

— Гордец.

— Есть такое.

И она подаётся вперёд, целует меня в уголок рта и замирает. Её тонкие руки ложатся на мои плечи, высокая, не скованная бюстгальтером, грудь задевает мою, и это будит самые пошлые желания. Я хочу её, невероятно, немыслимо.

Злата дышит тяжело, с надрывом, и горячее дыхание обжигает мой подбородок. Мы застряли в этом временном континууме, словно две мухи в янтаре.

— Сегодня я хочу быть с тобой… я так соскучился.

— Правда?

— Тебе мне не хочется врать.

— А дальше?

— А дальше жизнь. Хочешь разделить её? При условии, что мы так мало знаем друг о друге? С учётом того, что практически чужие, связанные ненавистью к одному человеку?

— Жизнь с тобой? Это было бы интересно…

— Весело.

— Опасно.

— Непредсказуемо.

— Я согласна.

— Правда?

— Истинная.

— Меня клинит на тебе, ты без ума от меня…

— Ого, какое самомнение!

— Но разве я неправ? Ты же течёшь от меня…

— Извращенец.

— Не-а...

И всё это между поцелуями. Всякая боль отступает под ласковым нажимом пухлых губ. Я не чувствую больше ничего, никаких неприятных ощущений. Только покрывающие мою кожу поцелуи.

И, мать его, это самое лучшее, что случалось со мной.

— Тебе нельзя напрягаться, — шепчет Злата, вырывается из моей хватки и делает шаг назад. Просто отходит. Её глаза неотрывно следят за мной, а я медленно снимаю пиджак.

— Я буду аккуратным.

— Не будешь… ты не умеешь.

— Ты так хорошо меня знаешь?

— Я гуглила, — тихий смешок вырывается из её приоткрытого рта, а я бросаю пиджак на пол.

— Раздевайся.

У меня не выходит просить, уговаривать. Мне хочется только требовать, подчинять.

— Но тебе нельзя, — спорит, а тонкие руки оттягивают вниз ткань майки.

— Мне можно всё.

Злата отходит от меня назад, всё дальше и дальше, пока не упирается ногами в кровать. Мне всего-то и нужно протянуть руку, слегка толкнуть, и она завалится на спину, желанная и желающая. Жаждущая. Меня.

Но я не тороплюсь. Мне нравится эта игра.

— У тебя потрясающая способность быть невинной и порочной одновременно. И глаза… голодные. Ты изголодалась по мне, я же вижу.

Она мотает головой и вместе с тем ластится о мою протянутую руку. Обхватывает запястье, трётся щекой о мои пальцы, как кошка. И я знаю, что она права. Дикий и необузданный секс — точно не то, на что я сейчас способен. Но есть же много других способов.

— Раздевайся, хочу тебя голую перед собой… на коленях.

Я так дико соскучился, что во мне не остаётся нежности. Но Злата… она не из тех, кто будет стыдливо прикрываться ладошкой, изображать оскорблённое достоинство. Эта женщина способна принять меня любым. Даже вот таким — побитым, исхудавшим. Больным. Во всех смыслах этого слова.

— Ты же не хочешь, чтобы я перенапрягался? — мои губы дрожат в усмешке, а Злата фыркает и передёргивает плечами.

Но снимает майку. Её охрененно красивая грудь в опасной близости от меня. Протягиваю руку, накрываю левое полушарие ладонью. Да, мать его, это именно то, что спасет меня от всех дурных мыслей. Идеальная женщина, сумасшедшая и дикая. Гордая.

— М-м-м… мне этого не хватало, — замечаю тихо и сжимаю пальцами острый сосок. Злата вздрагивает, а кожа на груди покрывается мурашками. — Идеальная грудь.

Злата молчит и тяжело сглатывает, а я смотрю прямо в её глаза.

— Сегодняшняя ночь только наша, — говорю серьёзно, отделяю каждое слово паузой, чтобы Злата услышала меня и поняла. — Завтра мы уедем на базу, и я принесу тебе на блюде голову дракона. Но сегодня ты только моя, а весь мир пусть провалится в бездну.

— Только твоя?

Я шагаю вперёд, рву руками чёртовы шорты — ненужная тряпка, разделяющая нас. Злата вскрикивает, но не протестует. Она покорная моей воле. Оставшись голой, смотрит на меня снизу вверх, заглядывает в глаза, а я нажимаю на её плечо.

Не могу терпеть. Изголодался по ней. Даже не хочу думать, чего лишил меня Романов, уложив на больничную койку. Урод.

Злата освобождает меня от брюк. Обхватывает пальцами ствол. Проводит вверх-вниз, ласкает, а я упираюсь кулаками в бока и закрываю глаза. Безоружный, поверженный на милость маленькой рыжей ведьме, я даже не пытаюсь обманывать себя.

Эта женщина, ласкающая языком головку моего члена, стоит каждой пролитой капли крови.

Ноги не держат меня. Приходится сесть на кровать, и зрелище, открывшееся мне, — самое охуенное. Рыжая ведьма, берущая в плен мой член, терзающая его, ласкающая… а глаза. Её голубые глаза, подёрнутые дымкой, устремлены прямо на меня, забираются в душу, сводят с ума.

Изливаюсь в Злату мощными толчками. Оргазм обновляет и очищает, делает из меня безвольную тряпку. Всего на мгновение я повержен, но это желанное поражение.

Оргазм заставляет дрожать всем телом, но живот удивительным образом больше не ноет. Адреналин щекочет нервные окончания, испарина выступает на лбу, и я падаю назад, спиной на кровать. Удовольствие настолько оглушительное, что на мгновение я выключаюсь, и сладкая нега превращает кости в студень.

— Хорошо, — выдыхаю, а Злата ложится рядом. Такая тёплая, живая, отзывчивая. — Ты ведь совсем неопытная, но это такой кайф…

Злата тихо смеётся и задевает моё плечо губами.

Лежим. Мне наконец удаётся восстановить дыхание, и грудь больше не болит от прерывистых поверхностных вдохов.

— Можно тебе кое-что рассказать? — спрашивает, а я целую её в макушку. Вместо миллиона ненужных фраз и слов. — Я видела… Колю. В Ютубе видео попалось. Он... школу в нашем городе открыл. Такой важный. Сволочь.

В её словах слишком много боли и паники.

Злата затихает. Я скриплю зубами.

— Гнида.

— Он… говорил о детях. Что хочет их и обязательно приведёт учиться в ту самую школу. Понимаешь? О детях! Это так… больно. Невыносимо. Ведь если бы не он… не его жестокость. У меня был бы сын. Представляешь? Маленький мальчик. Мужчина, который любил бы меня просто за то, что я вот такая, неправильная и несовершенная, существую. Просто любил.