году молодой граф отправился в Америку и отличился в Войне за независимость. Он воевал в пяти кампаниях, был удостоен ордена Цинцинната и, что самое важное, стал ярым поборником тогда еще совсем новых идей свободы и равенства.

Но все Великие Дела графа были еще впереди. Окончание Войны за независимость застало его в Луизиане; оттуда он отправился в Мексику убеждать вице-короля в необходимости строительства канала, который мог бы стать предвестником Панамского. Так он мог сделать себе имя, но затея, на девять десятых состоявшая из фантазий и на одну – из четкого плана, закончилась пшиком. Молодому революционно настроенному дворянину ничего не оставалось, как вернуться во Францию.

Он успел как раз вовремя, чтобы броситься в омут Французской революции. Жители его родного Фальви, неподалеку от Перонна, просили Сен-Симона стать мэром, но тот отказался, посчитав избрание на эту должность человека из дворян дурным примером; они не успокоились и обеспечили ему место в Национальной ассамблее, на что он ответил предложением отменить все титулы и сам отказался от графского титула и стал называть себя «гражданином Бономом[99]». В его демократических устремлениях не было ни капли наигранности – Сен-Симон искренне сочувствовал своим менее обеспеченным согражданам. За некоторое время до революции имел место такой случай: его шикарный экипаж двигался по направлению к Версалю, когда на пути возникла увязшая в грязи фермерская повозка. Сен-Симон немедля вылез и как был, одетый по последней моде, помог вытащить повозку. Вдобавок к этому он нашел беседу с фермером настолько занимательной, что отпустил своих слуг и отправился в Орлеан вместе с новоиспеченным другом.

Революция обошлась с ним странным образом. С одной стороны, он как следует поучаствовал в спекуляциях церковными землями и сколотил приличное состояние; с другой – увлеченность грандиозным образовательным проектом привела его к сотрудничеству с иностранцами, что повлекло за собой общественное порицание и помещение под опеку. Он сбежал, а затем в истинно благородном и романтическом порыве сдался, узнав, что владелец постоялого двора был несправедливо обвинен в пособничестве его побегу.

На этот раз он угодил прямиком в тюрьму. Но именно в камере ему явилось откровение, которого он ждал всю свою жизнь. Откровение, как оно часто бывает, посетило графа во сне. Он сам описывает случившееся следующим образом:

В самый жестокий период революции я провел одну ночь в тюрьме в Люксембурге, и во сне ко мне пришел Карл Великий и сказал: «С начала времен еще ни один род не удостаивался чести дать миру знаменитого героя и великого мыслителя. Эта честь достанется моему дому. Сын мой, твои успехи на философском поприще не померкнут на фоне моих подвигов как солдата и государственного деятеля…»[100]

О большем Сен-Симон не мог и мечтать. Он выбрался из тюрьмы и начал тратить накопленные деньги на собственное образование. Этот человек желал узнать все, что только можно было знать, – он поглощал труды ученых, экономистов, философов, политиков. Он пригласил к себе домой знатоков со всей Франции и оплачивал их труды, в то время как те постоянно спрашивали себя, может ли Сен-Симон объять доступное человечеству знание, ничего не упустив. Эта попытка была в высшей степени необычным предприятием. В какой-то момент, придя к выводу, что он недостаточно хорошо разбирается в тонкостях семейной жизни, чтобы продвинуться в изучении общественных наук, он женился, заключив трехлетний брачный контракт. Он целый год выносил болтовню супруги и нашествия голодных гостей, но потом решил, что у брака как общественного института есть свои недостатки. Поэтому он вознамерился добиться руки самой блестящей дамы Европы, мадам де Сталь; по его мнению, то была единственная женщина, способная понять его планы. Они даже встретились, но опыт получился неудачным: она не отказала ему в наличии разнообразных устремлений, но при этом не посчитала Сен-Симона величайшим философом на земле. По этой или иной причине, его энтузиазм также иссяк.

Погоня за знанием, конечно, была полезным занятием, но привела к полному разорению. Следствием беспечности стали колоссальные расходы, да и брак обошелся ему на удивление дорого. Поначалу он был вынужден здорово сократить расходы, а затем стал просто-напросто нищим. Сен-Симону пришлось наняться на работу переписчиком в ломбард и отдаться на милость бывшего слуги, который теперь давал ему кров. И все это время он писал, с ожесточением исторгая нескончаемый поток трактатов, наблюдений, петиций и очерков жизни общества. Он отсылал свои работы влиятельным людям, снабжая их жалостливыми приписками, вроде такой:

Месье!

Я умираю от голода, будьте моим спасителем… Уже две недели я живу на хлебе и воде… и продал все, кроме одежды, дабы напечатать свои работы. Именно страсть к знанию и забота о процветании общества, желание отыскать мирные способы разрешения кризиса, охватившего всю Европу, и довели меня до такого печального состояния…[101]

Желающих помочь не нашлось. Хотя к тому времени семья назначила ему небольшую пенсию, в 1823 году он от отчаяния стрелялся. Похоже, ему не было суждено сделать хоть что-то как следует. Он остался жив, но лишился одного глаза. Он протянул еще два года в болезнях и нищете, преданный идеалам и гордый прожитой жизнью. Почувствовав приближение конца, он собрал сторонников и сказал: «Запомните: великие дела можно творить лишь с холодной головой!»

Что же совершил он сам, почему придал своим последним часам столько пафоса?

Очень странную вещь: Сен-Симон основал новую религию – индустриальную. Он достиг подобного успеха не благодаря своим книгам – пусть и увесистым, но непопулярным, – публичным выступлениям или «великим делам». Этому человеку удалось создать сильную организацию, сплотить вокруг себя верных последователей и внушить им свое видение нового общества.

То была странная религия, беспорядочная, основанная на множестве мифов, и удивляться этому вряд ли стоит, так как лежавшие в ее основе идеи были не очень надежным фундаментом. Она не задумывалась как религия – хотя после смерти основателя на свет появилась сенсимонистская церковь с храмами во Франции, Германии и Англии. Скорее ее имеет смысл сравнивать с орденом или братством; ученики философа носили синие одежды и называли друг друга «отцами» и «сыновьями». В качестве дани уважения основателю они наряжались в особенные застегивающиеся сзади жилеты, которые нельзя было снять или надеть без чужой помощи – что подчеркивало зависимость любого человека от своих собратьев. Впрочем, совсем скоро церковь выродилась в обычный культ; поздние сенсимонисты создали свой собственный моральный кодекс, частями состоявший из аккуратно завуалированных непристойностей.

Содержание проповедей Сен-Симона вряд ли шокирует современного слушателя. Он провозглашал,