У некоторых витрин она задерживалась, открывая их и изучая содержимое. В одной лежали пластиковые отливки рук рабочих разных специальностей с аккуратными подписями: «Δ Типичный гуртовщик Δ», «Δ Типичный пивовар Δ», «Δ Типичный дровосек Δ» и тому подобное. Ди пробовала пожать некоторые руки. Почувствовав неровность огромной ручищи «Δ Типичного коновала Δ», она перевернула отливку и увидела, что ладонь испещрена отпечатками шрамов. В другой витрине экспонировались сверла – Ди провела пальчиком по их витым канавкам. Самый большой бур был длиной с меч и толщиной с фонарный столб; на табличке значилось: «Δ Стволопроходческий бур Δ». А самое миниатюрное сверлышко, толщиной с зубочистку, предназначалось, согласно табличке, «Δ Для взятия образцов из мелких метеоритов Δ». Крошка-сверло оказалось слегка заржавленным; решив найти мела и отполировать экспонат, Ди опустила его в карман фартука и закрыла витрину.

Δ

Щеткой она промела распластанные шкуры, разложенные на земле в лагере кожедёров; мех был жесткий, как зубья расчески. Дюжие восковые кожедёры, завернувшись в одеяла, ели восковое мясо с восковых костей, греясь у круга камней с облупившейся краской, призванной имитировать их родство с углем. Задержавшись возле экспозиции, Ди записала в блокнот черную краску.

Δ

Пыли в галереях было предостаточно – и на выставочных механизмах, и на столах, и на скамьях, и на самих восковых фигурах.

– Извините, если щекотно, – сказала Ди, обрабатывая метелочкой удивительно знакомое морщинистое лицо старушки-сучильщицы, сиявшее безбрежным искренним счастьем. – Подскажите, мисс, где мы встречались?

В музей понемногу прокрадывались сумерки. Сидя напротив восковой работницы, Ди распутывала клубок конопляной веревки. Справившись с узлами, Ди пропустила веревку между рук счастливой сучильщицы, будто та показывает только что законченную работу.

По соседству началась ночная работа: какой-то мужчина с неистовой скорбью в голосе кричал:

– О, моя бедная жена! О, моя бедная милая жена!

Ди даже не пыталась заснуть. Она сидела рядом с сучильщицей, в присутствии которой ей становилось легче.

– Мой брат однажды рассказал мне, что существуют и другие миры. Может, там мы и встречались – в другом мире? – спросила Ди у манекена. В тени милое лицо старушки казалось лукавым.

Умирающий завопил и вновь зарыдал, стеная, что его ждет жена. Он лишь хотел пойти домой, пожалуйста, отпустите его домой к его бедной милой жене!

– Они ведь тоже это слышат? – спросила Ди. Стеклянные глаза сучильщицы красиво мерцали в темноте.

Δ

Ди имела в виду других соседей.

В тот день, когда она пришла на улицу Малого Наследия, соседние дома еще подавали признаки жизни. Строения на этой неторной улице неуловимо походили на Национальный музей рабочего – не размерами и безликостью, а тем, что в них размещались организации, занятые изучением всяческих научных направлений, а еще своим состоянием, выдававшим давнее небрежение. Параллельно музею тянулся Институт времени – вылинявшее желтое здание с часовыми циферблатами, выгравированными на плитках заросшей сорняками дорожки. Напротив сгоревшего здания Общества находился темно-синий Архив исследований океанских глубин и морской разведки, с узлом-восьмеркой из облезлого позолоченного троса на лаковой черной двери. Дальше находилась Академия танца и человеческой формы мадам Кёртис, обнесенная ржавеющим забором из изящно вывернутых рук и балетных пуантов, а за ней – Музей кукольных домиков и изящных миниатюр с парапетом на кровле, составленным из деревянных фигурок детей – лица совершенно сгладились от многолетнего пребывания под открытым небом. Крыша здания Ассоциации братства исторической гильдии трамвайных работников частично обрушилась под тяжестью упавшего дуба.

Однажды, взглянув на Архив исследований океанских глубин и морской разведки, Ди заметила похожего на стервятника старика, недобро смотревшего на нее из окна второго этажа. В другой раз она видела, как шевельнулись портьеры в Музее кукольных домиков и изящных миниатюр, и разглядела за жаккардовой тканью чей-то скрюченный силуэт.

Ей казалось, что улица Малого Наследия – самая невостребованная улица в городе: улица совершенно непонятного назначения, будто нарочно созданная, чтобы сюда никто не приходил. Судя по всему, улочка стала неторной задолго до недавних происшествий, и таинственные соседи явно предпочитали, чтобы все оставалось как есть.

В этом Ди полностью поддерживала жильцов Малого Наследия. Она не сомневалась, что соседи прекрасно отдают себе отчет в том, что происходит в бывшем посольстве – ей не верилось, что, подобно Роберту, обитатели странных домов беспробудно спят ночами, словно под волшебным заклятьем. Ди не беспокоила соседей, надеясь на ответную деликатность. К тому же, пока все молчат, оставался призрачный шанс, что никаких ночных кошмаров нет, а просто у нее разыгралось воображение.

Δ

Ди вдруг поняла, кого напоминала ей сучильщица.

– Ты там внутри, няня? – спросила она.

Ди прижалась лицом к восковой шее восковой женщины. Шея оказалась липкой, но не как влажная кожа, а как смола, и запах от воска исходил леденечно-приторный, а не винно-сладковатый. Зато манекен был надежно-твердым, и Ди стало спокойнее.

– Я прощаю тебя, – сказала она в восковую плоть.

Некоторое время спустя раздались душераздирающие вопли, потом выстрелы и хлопанье двери. Куратор Национального музея рабочего вскочила на ноги и подошла к окну показаться соседу и ответить на его военное приветствие, чего он, как чувствовала Ди, ожидал.

Δ

Она осторожно раздела многие манекены, чтобы выстирать их одежду, развязывая и расстегивая покровы хрупких полых тел. Ди выбирала тех, чье облачение было достаточно крепким, чтобы выдержать стирку. Худшие обноски она отложила на тряпки.

Она не ждала, что у восковых рабочих будут половые органы; их и не оказалось. Между ног у них торчали бесформенные выпуклости; груди женских фигур были без сосков. Разутые ступни оказались без пальцев и без лодыжек. При виде такой бесполости и незаконченности форм Ди посетила странная идея: пока восковые люди усердно занимались своим ремеслом, забивая костыли при прокладке рельсов, вскапывая дерн и суча веревки, их тела медленно созревали, и, когда минет срок – тысяча лет или две, они смогут наконец воплотиться. Безграничным терпением они походили на настоящих рабочих, веривших, что однажды придет и их время. Ди их понимала: она тоже долго ждала и до сих пор ждет.

Узнает ли ее Амброуз? Сдвинет ли он на затылок свою фуражку, вглядится ли в Ди, спросит ли: «А чье это у нас тут личико?»

Когда Ди раздевала хирурга у операционного стола (четвертый этаж, «Δ Популяризаторы и хранители знаний Δ»), произошла небольшая авария. На столе лежал пациент, накрытый простыней. (Манекен кротко смотрел в потолок и, как обнаружила Ди, оказался обнаженным. Безызвестный вандал написал на выпуклости его паха: «Тута яйцы должны быть!» Ди стерла надпись все той же заплесневелой хлебной коркой.) Скальпель и прочие инструменты давно исчезли с подноса, но