Окружающие нас люди раскладывают гирлянды по всему храму, поют, молятся.

– Подношение обязательно делать? – спрашиваю я. – Чтобы препятствия устранили?

– Можно сделать, – отвечает она. – Можно просто мантру спеть.

– Какую мантру?

– Их несколько. – Какое-то время Яэль молчит. Потом начинает петь, низко и отчетливо. – Ом гам ганапатайе намаха. – Она смотрит на меня, словно я успел все запомнить.

– Что это означает?

Она вскидывает голову.

– Я слышала, что примерно это переводится как «Просыпайся».

– Просыпайся?

Секунду она смотрит на меня, и хотя у нас с ней одинаковые глаза, я совсем не представляю, что она видит.

– В мантре важен не перевод. А намерение. Именно это надо говорить, если хочешь начать сначала.

* * *

Мы выходим из храма и берем рикшу.

– Теперь куда? – интересуюсь я.

– Поедем обедать с Мукешем.

Мукешем? С тем агентом, который заказывал мне билеты?

Следующие полчаса, петляя по загруженной дороге, объезжая коров, мы проводим в молчании. Наконец, мы приезжаем в какое-то пыльное подобие торгового центра. Пока мы расплачиваемся с водителем, из двери с вывеской «Заграничные путешествия» выкатывается высокий и широкий улыбчивый мужчина в еще более широкой белой рубахе.

– Уиллем! – Он приветствует меня тепло, берет за руки. – Добро пожаловать.

– Спасибо, – говорю я, переводя взгляд с него на Яэль, она на него решительно не смотрит, и я думаю, что же происходит. Они вместе? Это вполне в ее стиле – заставить меня думать, что он ее друг, не представляя его как друга, чтобы я сам гадал.

Мукеш велит нашему водителю подождать, возвращается в агентство, выносит оттуда пакет, потом мы все снова залезаем и еще пятнадцать минут едем по пробкам до ресторана.

– Тут кухня Среднего Востока, – с гордостью объявляет Мукеш, – как твоя мамочка.

Мукеш отодвигает меню в сторону, подзывает официанта и заказывает хумус с виноградными листьями, баба гануш и табуле.

Когда подают хумус, Мукеш интересуется моим впечатлением от индийской кухни.

Я рассказываю, что покупал только досу[59]и пакору[60]на улицах.

– Настоящего карри даже еще не пробовал.

– Надо будет тебе это организовать, – сообщает он. – Я ради этого и пришел. – Он достает из пакета несколько блестящих брошюр. – У тебя времени не так много, так что я советую выбрать какой-то один район – Раджастхан, Керала или Уттар-Прадеш – и исследовать его. Я позволил себе вольность составить несколько приблизительных маршрутов. – Он передает по столу распечатку. По Раджастхану. На ней отмечено все. Билет до Джайпура туда и обратно, оттуда до Джодхпура, потом до Удайпура, потом до Джайсалмера. Даже поездка на верблюдах включена. И аналогичный вариант по Керале – перелеты, трансферы, речные круизы.

Я удивлен.

– Мы поедем в путешествие? – спрашиваю я у Яэль.

– Нет-нет, – отвечает за нее Мукеш. – Маме надо работать. Это путешествие только для тебя, чтобы твоя поездка в Индию была тип-топ.

И я понимаю, почему она выглядела так виновато. Мукеш – не ее друг. Он просто работает в агентстве. Яэль наняла его, чтобы он привез меня сюда, и его же наняла, чтобы он ее от меня избавил.

Теперь я хотя бы знаю, почему я здесь оказался. Не ради какого-то нового начала. Это было сделанное по глупости предложение, по глупости принятое, но глупее всего было на него рассчитывать.

– Какой вариант ты предпочитаешь? – спрашивает Мукеш, похоже, не понимая, на какой тернистый путь ступает.

Во мне вскипает желчная ярость, но я держу ее в себе до тех пор, пока она не удваивается, и я не начинаю злиться еще и на самого себя. Что такое безумие? Это когда делаешь одно и то же раз за разом, ожидая нового результата.

– Вот этот, – говорю я, показывая на верхнюю брошюру, даже не глядя, что в ней. Не имеет значения.

В Джайсалмере десять часов, пустынное солнце лупит по желтым, как песок, камням этого города-крепости. В узких улочках и лестничных маршах воздух густой от жары и дыма – с утра жгли навоз, что, как и вездесущие верблюды и коровы, придает городу особый аромат.

Я обхожу группу женщин, их глаза, подведенные кайалом, опущены, но они умудряются флиртовать иначе, взмахивая сари электрических цветов, позвякивая браслетами на щиколотках.

Спускаюсь с холма, прохожу мимо нескольких столов, с которых торгуют местным текстилем. У одного из них я останавливаюсь, уставившись на пурпурный гобелен.

– Нравится? – небрежно спрашивает молодой продавец, не подавая виду, что знает меня, разве что глаза у него блестят.

– Возможно, – ни к чему не обязывающе отвечаю я.

– Ищете что-то конкретное?

– Кое-что присмотрел.

Навал торжественно кивает, ни намека на улыбку, ни намека на то, что этот самый диалог мы повторяем последние четыре дня. Это как игра. Или пьеса, которую мы начали разыгрывать, когда я нашел нужный мне гобелен. Точнее, нужный Пратику.

Через два дня после того, как я улетел в Раджастхан, когда я, еще полный желчи и горечи, подумывал о том, чтобы пораньше вернуться в Амстердам, Пратик прислал мне эсэмэс, что у него ко мне «суперпредложение!!!!!!!!!!» Оказалось, не такое-то уж оно и супер. Он хотел, чтобы я накупил в Раджастхане всякой местной всячины, которую он потом перепродаст в Мумбае. Он компенсирует мне расходы, а прибыль поделим пополам. Я сначала отказался, особенно когда увидел список необходимых покупок. Но однажды в Джайпуре я оказался на Базаре Бапу, мне нечего было делать, и я принялся искать кожаные сандалии, о которых он говорил. Дальше так и пошло. Я прочесывал рынки в поисках специй, браслетов, конкретных тапочек, это придало моему путешествию некую форму, так что я смог забыть, что, по сути, нахожусь в ссылке. В итоге я даже попросил Мукеша продлить ее на неделю. Сейчас уже идет третья, поэтому, когда я вернусь в Мумбай, до вылета домой останется всего несколько дней.

В Джайсалмере Пратик велел мне купить гобелены, которыми славится этот регион. Непременно шелковые. Чтобы узнать, не поддельные ли они, я должен попробовать поджечь нитку, тогда она будет вонять, как горящий волос. Еще на нем должна быть вышивка – расшитая, а не приклеенная, чтобы определить это, гобелен нужно перевернуть и дернуть за нитку, эта нитка тоже должна быть шелковая, ее тоже надо проверять огнем. Стоимость при этом не должна превышать двух тысяч рупий, и торговаться надо до последнего. Пратик сильно сомневался, что у меня получится, поскольку, по его словам, я сильно переплатил ему за такси, но я заверил, что видел, как Саба вдвое сбил цену за головку сыра на рынке Альберта Кёйпа, так что в крови у меня это есть.