Она теперь мелодия, не голос. Я слушаю ее мелодию и думаю, что это лишь наследие ужасной трагедии, а то, что было ее сердцем, отправилось куда-то дальше. Но все же мне грустно, что это произошло. Тебе бывает грустно, Клин?

— Нет. Но я понимаю, что люди грустят, — Его лицо исказилось, — Но я не понимаю, почему. Что толку в грусти? Зачем люди боятся? Злятся? Я пытался разобраться, найти пользу, или хотя бы ощутить то же, что вижу в других людях. А потом перестал. Все это приводит к ошибкам, все это лишнее.

Глэн не знал, почему люди созданы такими, каковы есть. У него даже не возникало подобных вопросов. Люди лишь часть Потока, и все, что происходит с ними, суть одно из состояний воды. Клин не знал песен Цикла Потока, но, похоже, пытался прислушаться.

— На Архипелаге мы считаем, что человек сам волен выбирать, какие чувства слушать. Кто-то верит страху, и становится боязливым. Кто-то идет за счастьем, и глух к страданиям других людей. Нет ответа тому, как вести себя, чтобы быть во всем правым. Все это части одной стихии. Как вода — она бывает клубящимся облаком и грозным штормом, застывшим льдом и сносящей все на своем пути горной лавиной. И ты тоже часть Потока, Клин, в тебе тоже есть грусть и радость, сомнение и страх.

— Я никогда не чувствовал страх.

Глэн задумался, каково это. Ему было очень страшно, когда его речей оказалось недостаточно перед лицом стражников, и пришлось силой защищать Аштанар и Магуи.

— Страх указывает путь там, где нет света. Он придает сил и помогает увидеть правду.

— Я прекрасно могу все это, не чувствуя страха.

— Все люди чувствуют, Клин. Почему ты — нет?

Кто и как бы не поиздевался над парнем, что он стал таким, одну очень редкую вещь он умел хорошо. Он не злился на тех, кто говорил ему что-то полезное.

— Ну, у вас пока что нет единого мнения на этот счет. Ты вот считаешь, это потому, что я — лживое бессовестное чудовище. Эзобериен — потому что меня так научили в специальной школе. Ян показывает, что он мне не враг, но я могу стать для вас таковым. А по мне, то, что я не боюсь, очень помогает выживать там, в моем мире, к которому вы, похоже, совсем не имеете отношения.

Он хотел продолжить, когда Магуи ворвалась в комнату.

— Они хотят забрать мальчика!

Глэн тут же сорвался с места и они побежали.

— Цыгане говорят, мальчик беженцев стал одним из лесных. Я играла с ними, когда среди нас оказался телепортист и сказал об этом. Я даже не успела заметить, что он стал магом! — Она задыхалась от бега, — Они там все разбираются, цыгане хотят забрать мальчика, говорят, что ему не нужна бусина, а Эзобериен кажется готов драться!

Впереди были крики и женский плач. Мальчик зим шести от роду обнимал мать, они оба громко плакали. Их заслоняли мужчина из числа беженцев и Эзобериен. А вокруг собрались цыгане.

Они совсем не выглядели мирными и благодушным.

Эзобериен озирался так, будто собирался сражаться со всем табором. Цыгане держались в стороне, одного взгляда лесовика хватало, чтобы они пока не смели приблизиться.

И здесь же были беженцы и деревенские жители.

Те, кто только что радовались Глэну и верили в него.

Те, кому он был очень нужен сейчас.

Больше не раздумывая, Глэн шагнул в круг свободного пространства вокруг этих четверых.

— Остановитесь! Что же вы делаете, братья мои и сестры. Случилось чудо среди нас, а вы не желаете видеть. Зачем вы праздновали без повода и остановились, когда произошло нечто прекрасное?

— Мы не дураки, Глэн. Это он, — Обличающий палец цыгана указывал на Эзобериена, — Начал волнения.

— Я знаю, что вы задумали. Вы собираетесь украсть ребенка! — выкрикнул лесовик.

Глэн видел барона. Тот стоял чуть в стороне, переговариваясь с магом в плаще с глубоким капюшоном. Во время речи Глэна он прервался и внимательно слушал. Когда Эзобериен закричал, барон подался вперед и сказал:

— Не украсть, а принять в мир, которому он принадлежит.

— Пусть вы так это называете, но среди вас собрат, который считает, что есть иной путь. Выслушали ли вы Эзобериена, прежде чем сражаться с ним? По вашим лицам я вижу, что вас не устроили его речи. Что ж, мы можем найти иной путь. Я понимаю вас, люди. Вы хотите защитить свой народ и видите мальчика, которого отныне тоже должны защищать и пестовать его. Но вы забыли об одном. Когда вкладываешь душу в дело очень сложно отстраниться и понять что не так с результатом. Вы взращиваете поле, на котором взойдут дурные всходы. Вы собираетесь разлучить этого мальчика с семьей. Может быть ему суждено стать одним из вас, а может быть нет. Вы же лишаете его выбора.

— Не вынуждай нас произносить те речи, которые мы не сможем исправить. Мы не заберем мальчика просто так, а выкупим и заберем туда, где ему будет самое место.

— Купите его, как скотину или вещь. Что с вами, неужели это путь разумных людей?

— Это путь людей, которых вы ведете. Ты, Ян, Эзобериен. Один из вас пропал, другой хочет драки, ты говоришь, что эти люди не правы? Что же они, по-твоему, не разумны? В этом мире у всего есть цена. Людей можно покупать и продавать, даже его родители согласны с этим. Мы готовы заплатить за ребенка, которого, более того, будем кормить и одевать, обучать и заботиться о нем.

Телепортист в плаще наблюдал молча. Он не вмешивался. Но Глэн прекрасно понимал, что все, о чем он хотел говорить с бароном и остальными цыганами, нельзя было говорить при нимах.

— Пусть те речи, что вы обращаете ко мне, коснутся сердца скорбящей матери, с груди которой вы забираете дитя. Нельзя вершить судьбы людей вот так, на грани поединка. Я говорю вам, братья мои, опустите оружие. Сегодня в вашем народе праздник, с вами теперь новый ребенок. Дайте же всем радоваться событию, пусть продолжится угощение, люди, зачем нам драться, не