Кроме того, к поискам единства и целостности собственной души людей эпохи матриархата властно толкало еще одно обстоятельство. Хоть образ Матери в ту эпоху был вознесен на небывалую высоту, однако при этом была сделана попытка полностью уничтожить изначальный образ Отца: в мифах Небесного охотника губит богиня, а Земля сама, безо всякого участия какого-либо мужского начала рождает свое потомство. Образы зооморфных супругов Великой богини-Матери появились, судя по всему, позднее и явно не могли заменить в полной мере образа Отца. Однако для полноценного развития человеческой психики необходимо гармоничное соединение в ней мужского и женского начал, без чего она будет обречена на дисгармоничную однобокость. Миф об инцесте и был попыткой достичь подобного единства в условиях матриархата, сама суть мировоззрения которого ставила жесткие рамки безусловного верховенства Великой богини и отрицания даже потенциальной возможности равенства с ней в божественной иерархии равновеликого ей Отца. Лишенное возможности гармонично соединить мужское и женское начало на изначальном уровне верховных божеств, человеческое сознание в эпоху матриархата, создавая миф об инцесте первых людей, предприняло попытку соединить эти начала на уровне божественного потомства.

Еще одним способом восстановить утраченную целостность в условиях той эпохи стало представление о божестве, соединяющем в себе мужское и женское начало. Как показывают археологические данные, идея эта также возникает в эпоху матриархата. Так, кроме изображения женщины в Мезине были найдены также статуэтки андрогинов, соединяющие в себе мужское и женское начало: «Наиболее наглядно идея двуполого сочетания просматривается в скульптуре восточноевропейской стоянки Мезин. Обнаруженные здесь фалломорфные и орнитоморфные фигуры покрывает сложный зигзагообразный (елочный) и менандровый орнамент, трактуемый А.Д. Столяром как абстрагированный женский символ»324. Таким образом, идея единства мужского и женского начала, присутствующая в различных религиях, имеет весьма глубокие корни, уходящие в религиозные представления палеолита. Была ли обязана эта идея своим рождением философскому наблюдению, что все во вселенной имеет мужскую и женскую природу и, следовательно, первоисточник рождения вселенной с необходимостью должен был обладать свойствами обоих полов? Или ее корни лежат в зависти к пенису, которая, по утверждениям психаналитиков, возможно чрезмерно категоричным и абсолютизирующим, представляет «почти неизбежное явление в жизни девочки»325? Сейчас нам уже трудно дать точный ответ на этот вопрос.

Следы этой идеи мы впоследствии встречаем у самых разных индоевропейских народов. Уже в Ригведе мы видим представление, что Первобог Пуруша, в результате расчленения которого и возникает вселенная, содержал в себе женское начало:

Впоследствии эта же черта в Индии отмечается и у Рудры-Шивы: «Следует обратить внимание на ведическое предание, в котором говорится, что Рудра изначально возник как существо, состоящее из мужской и женской половины. Позднее в индийской иконографии это трансформировалось в образ Шивы-Рудры в качестве Нара-Нари («мужа-жены»), в скульптуре и живописи изображаемого в виде человеческой фигуры, левая половина которой женская, а правая – мужская»326. Действительно, хоть часто скульптуре Шивы придавали форму лингама, подчеркивая его мужскую сущность, тем не менее имеются изображения, акцентирующие внимание на смешанной, муже-женской природе этого божества. В хорезмском храме-мавзолее Кой-Крылган-калы были найдены две фляги IV–III вв. до н. э. с одним и тем же изображением птицы, на спине которой была изображена мужская голова, а на груди – женская. Ю.А. Рапопорт убедительно показал, что это было иранское гусеобразное Первобожество, совмещающее в себе мужское и женское начало, в результате расчленения которого и возникает организованная вселенная. Орфический гимн дает такую небычную трактовку греческого Зевса:

О двуполых персонажах скандинавской и германской мифологии Имире и Туисто речь шла уже выше.

Эта же идея присутствует и в славянской традиции. Идея божественного единства мужского и женского начала в русском язычестве присутствует на найденном в Яровке идоле, на одной половине которого изображена мужская, а на другой – женская фигуры328. Нам точно неизвестно, какой конкретно бог или бог и богиня изображены были на данном идоле, однако о живучести этого образа в народной традиции красноречиво свидетельствует один русский заговор, записанный в ХIХ в.: «В темном месте есть Чермное море, в Черном море есть плавает Черт да Чертуха, Водяной да Водянуха, в одно место хребтами, порознь лицами; думы не думают, совету не советуют, блуду не творят и блюдных речей не говорят»329. Легко заметить, что данный заговор, говорящий о Черте и Чертухе в единственном числе как об одном существе, весьма точно соответствует Яровкинскому идолу, мужская и женская фигуры которого изображены спиной друг к другу. Море, в котором плавает это двуединое существо, – это неоднократно встречающееся в отечественном фольклоре изначальное море, в котором и начинается творение нашей Земли.

Черт и Чертуха, таким образом, заменяют в христианскую эпоху творящего весь мир Первобога. Как видим, заключающий в себя всю полноту потенций мироздания Первобог впоследствии разделяется на мужскую и женскую половину, а эта первая пара, представляя собой уже «сниженный» вариант этого вселенского первоначала, в акте инцеста отчаянно пытается обрести свое утраченное единство, давая при этом начало человеческому роду.

Эта же идея отчетливо выражена и в Збручском идоле, который, представляя собой Первобога, в своем верхнем, небесном ярусе состоит из двух богов и двух богинь, дублируемых соответствующим числом мужчин и женщин в среднем, земном мире. Как мы видим, и миф об инцесте, и представление о двуполом первобожестве впервые зародились в эпоху матриархата. Но если первый из них был впоследствии решительно отвергнут патриархальным сознанием, то второе представление было принято более благосклонно и сохранилось в различных индоевропейских традициях.

С «растительным» мифом индоевропейцев связано и одно из древнейших самоназваний славян, зафиксированное в VI в. византийским историком Прокопием Кесарийским: «И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же. В древности оба эти племени называли спорами («рассеянными»), думаю потому, что они жили, занимая страну «спораден», «рассеянно», отдельными поселками. Поэтому-то им и земли надо занимать много»330. Нечего и говорить, что попытка объяснить имя славян как «рассеянные» является догадкой самого Прокопия, взявшего лишь одно значение данного термина. Само слово «споры» в греческом языке имеет много значений, основными из которых являются «сеяние, посев, семя», а также «дети, потомки». Но чьими же потомками, чьим же семенем считали себя славяне? Как видим, данное самоназвание у наших далеких предков появилось еще до их разделения в историческую эпоху на славян и антов и, соответственно, возникновения этих племенных союзов. Поскольку само самоназвание славян, как было показано в исследовании о Дажьбоге, было обусловлено мифом об их происхождении от бога солнца, то предшествовать этому осмыслению своей родословной мог лишь более ранний миф.