– Он был казнен? – тупо переспросил репортер.

– Да, за убийство первой степени. Он несколько человек превратил в соляные столбы.

– Вы дали обещание Гэри Гилмору? – ошеломленно спросил репортер, побледнев.

– Именно. Пусть он был и не джокером, кто-то назвал бы его тузом или человеком, обладающим способностями, которые считают присущими тузам. Я не знаю на самом деле. Я не слишком разбираюсь в таких вопросах.

– Понимаю. Открытие вашей миссии в Джокертауне как-то повлияло на ваше отношение к вопросу о правах джокеров?

– Вовсе нет. Простые люди должны быть защищены в любом случае, но я всегда подчеркивал, что мы должны относиться к жертвам вируса с состраданием.

– Понимаю.

Репортер был все так же бледен, а вот оператор с «Миникамом» и звукооператор хитро улыбались. Молодой проповедник понял, что они видят, что репортер соображает недостаточно быстро, чтобы придумать следующий логичный вопрос.

Но сам молодой проповедник почувствовал себя в милосердном расположении духа, уверенный в том, что только что получил новые шестьдесят секунд эфира в новостях. И решил дать репортеру передышку.

Небольшую передышку.

– Моя спутница и я хотели бы поесть, но, думаю, у вас есть время еще на один вопрос.

– Да, есть еще кое-что, что, уверен, хотели бы знать наши зрители. Вы не делаете секрета из ваших амбиций на президентских выборах.

– Это так, но в данный момент я не могу ничего добавить по этому поводу.

– Просто ответьте, сэр. Вам только что исполнилось тридцать пять, это нижняя возрастная планка для такого поста, и некоторые из ваших оппонентов заявляли, что человек в тридцать пять лет не имеет достаточного жизненного опыта для такого. Как бы вы на это ответили?

– Иисусу было всего тридцать три, когда он раз и навсегда изменил весь мир. Безусловно, человек, достигший зрелого возраста в тридцать пять лет, способен сделать нечто позитивное. А теперь, прошу прощения…

Взяв Белинду Мэй под руку, он двинулся мимо репортера и его помощников и вошел в ресторан.

– Прости, Лео, я не знала… – начала Белинда.

– Ничего страшного. Думаю, я вполне разрешил ситуацию, кроме того, я… рано или поздно я намеревался рассказать об этом.

– Ты действительно встречался с Гэри Гилмором?

– Да, но хранил это в глубокой тайне. До сегодняшнего дня не было реальной необходимости раскрывать ее, хотя, думаю, это пойдет на пользу репутации нашей миссии в обществе.

– Так, может, ты и с Мейлером знаком? Он писал, что не знает в точности всех, кто общался с Гилмором в последние его дни.

– Прошу, давай сохраним некоторые тайны в тайне. Иначе, что еще мы вдруг узнаем завтра друг о друге?

– Вам столик на двоих? – спросил метрдотель, мужчина во фраке, с рыбьей головой, на которую был надет шлем с водой, позволявший ему дышать. Слова звучали из динамика, скрытого под решеткой, с булькающим призвуком.

– Да, и подальше от входа, пожалуйста, – ответил молодой проповедник. Когда они оказались одни в отдельной кабинке, Белинда Мэй снова закурила.

– Если эти репортеры насчет нас пронюхают, будет ли правильным убедить их в том, что мы намеревались использовать лишь «позу миссионера»? – спросила она.

Квазичеловек не боялся смерти, а смерть, определенно, не боялась его. Частица смерти присутствовала в душе Квазичеловека каждый день, частичка ужаса и красоты, кровь и гром. Фрагменты картины его будущей кончины перемешивались в его сознании с мимолетными картинами его прошлой, до вируса, жизни. Насколько они далеки? У Квазичеловека было четкое ощущение, что сейчас будущее стало ближе, чем ему того хотелось бы.

Он доковылял до газетной стойки, поглядел на стопки мужских журналов. Подумал, что лицо человека, в которого он врезался, мучительно знакомое, но никак не мог понять, чье оно. Частицы его мозга снова и снова ускользали в иные измерения. Квазичеловек на время оставил все прочие занятия и дождался, пока не соберется вместе достаточное их количество и он не вспомнит. Но сейчас было нужно, в первую очередь, вспомнить, зачем он вообще пришел на Грань на ночь глядя.

Внезапно его рука стала очень холодной. Он поглядел на нее. Она побывала где-то еще, и запястье выглядело, как культя, поскольку кисть стала прозрачной. Он знал, что она все так же на месте, иначе бы он почувствовал сильную боль, как тогда, когда тварь из иного измерения откусила ему палец ноги, отправившийся погулять в иную реальность. От сильнейшего холода кисть онемела, потом и рука, по самое плечо. Он ничего не мог с этим поделать, лишь терпеть, пока рука не вернется. Это случится достаточно скоро. Возможно.

Но он не смог удержаться от мысли о том, как Христос пришел в синагогу и исцелил человека с отсохшей рукой.

Нечто в его сердце, похожее на веру, сказало ему, что это отец Кальмар послал его сегодня вечером на Грань с миссией. Родилась ли идея этой миссии в горячечном сознании отца Кальмара, или нет, сложно сказать. В разнообразных жизненных перипетиях требовалась помощь Церкви Богородицы Всех Скорбящих Утешения, и отец Кальмар с радостью ее оказывал, если видел, что это принесет добрые плоды.

Квазичеловек ходил взад-вперед по улице, оглядываясь по сторонам. Несколько человек, сидевшие за столиками у тротуара, показались ему подозрительными. Мятая одежда другого, стоявшего у газетной стойки, если подумать, тоже свидетельствовала о том, что это не тот человек, который должен бы часто глядеть на спонсорские журналы. И, наконец, необычно большое количество людей с настороженными мрачными лицами, просто сидящих в машинах, глядящих по сторонам, чего-то ждущих. Фрагменты картин смерти появились в сознании Квазичеловека, смерти, хвала Господу, нацелившейся на этих мрачных людей.

На мгновение Квазичеловек увидел, что улица залита кровью. Но, приглядевшись внимательнее, понял, что это световой эффект, отражение красных неоновых вывесок в нескольких больших и неглубоких лужах.

Но это понимание никуда не смогло убрать запах крови и страха, пронизывающий воздух, будто память о том, чего еще не случилось.

Жизненно важная часть мышц правого бедра опять перескочила в другое измерение, в котором атмосфера имела слабую кислотность. Квазичеловек дохромал до угла. Прикинулся нищим и стал ожидать, когда кровь и страх станут реальностью.

В его ушах грохотало воспоминание о громе.

– Война вредит бизнесу, – философски сказал Старший. Он сидел в кресле в углу комнаты, скрестив ноги, у стола, рядом с которым стояло и другое кресло. С отсутствующим видом покрутил в пальцах наполовину скуренную сигару.

– Оссобенно вредит проигрывающщим, – с ухмылкой ответил Змей, сидевший в другом кресле.

Вито стоял у двери, скрестив руки на груди, и почувствовал, как его внутренности превращаются в лед. Он предполагал, как, наверное, предполагали и Старший с его ребятами, что этот джокер – такой же деловой человек, как они, занимающийся незаконным бизнесом. Но Вито не мог отделаться от ощущения, что с этим Змеем все совсем не так просто.