В Карнаке конюх-разиня позволил одному из любимых жеребцов фараона покрыть Дымку.

Лошадь успокоилась, подождала, пока Таита сядет верхом, и понесла его туда, где воины под руководством Мерена сворачивали лагерь. Когда колонна была готова, воины выстроились у голов своих лошадей. За ними стали запасные лошади и вьючные мулы, и Мерен обошел строй, проверяя оружие и обмундирование, убеждаясь, что у каждого есть медный котелок и мешочек с известью, привязанный к спине мула.

– Верхом садись! – прокричал он от головы колонны. – Вперед! Шагом! Рысью!

Колонну пешком провожали плачущие женщины; у подножия холмов они отстали, не в силах идти с такой же скоростью.

– Чем горше расставание, тем слаще воспоминания, – заметил Хилто-бар-Хилто, и воины рассмеялись.

– Нет, Хилто, – возразил от головы колонны Мерен. – Чем слаще плоть, тем слаще воспоминания!

Воины хохотали и били ножнами по щитам.

– Сейчас они смеются, – сухо заметил Таита – но будут ли смеяться в пекле пустыни?

Они смотрели вниз, на расселину порога. Яростного потока не было. Опасные скалы, представлявшие страшную угрозу для судов, обнажились, они сухие и черные, как спины стада диких быков. Наверху, на вершине утеса, нависающего над порогом, сохранился высокий гранитный обелиск. Пока воины поили лошадей и мулов, Таита с Мереном поднялись на утес к монументу и остановились у его подножия. Таита вслух прочел надпись:

«Я царица Лостра, регент Египта и вдова фараона Мамоса, восьмого фараона с таким именем, мать наследного принца Мемнона, который после меня будет править Двумя Царствами, приказала воздвигнуть сей монумент.

Он – мое обещание народу Египта вернуться из дикой местности, куда меня изгнали варвары.

Камень поставлен здесь в первый год моего правления, девятисотый от строительства большой пирамиды фараона Хеопса.

Да стоит этот камень нерушимо, как пирамиды, пока я не вернусь согласно своему обещанию».

На Таиту нахлынули воспоминания, глаза затуманились слезами. Он помнил день, когда воздвиг этот памятник: Лостре было двадцать, и она цвела красотой и величием.

– Именно здесь царица Лостра возложила мне на плечи Золотую Похвалу, – сказал Таита Мерену. – Изрядной тяжести – но для меня менее драгоценную, нежели доверие царицы.

Они спустились к отряду.

Пустыня окутала их жаром, как пламя гигантского костра. Днем двигаться было невозможно, поэтому они кипятили и очищали с помощью извести речную воду, а потом ложились в любой тени, какую удавалось найти, тяжело дыша, точно собаки после долгого бега. Когда солнце касалось западного горизонта, они снова отправлялись в путь и шли всю ночь. Местами гигантские утесы так тесно подступали к реке, что приходилось ехать по узкой тропе цепочкой по одному. Отряд миновал развалившиеся хижины, некогда дававшие приют путникам, но теперь покинутые. Ни следа человека не было видно до десятого дня с выхода из Асуана, когда они добрались до очередного скопления брошенных хижин возле того, что когда-то было глубоким водоемом. В одном из домов недавно жили: зола в очаге была еще свежая. Войдя, Таита сразу ощутил слабый, но не похожий ни на что другое запах ведьмы. Когда его глаза привыкли к полутьме, он разглядел иератическую надпись, сделанную на стене углем: «Эос могуча. Эос грядет». Совсем недавно этой дорогой прошел один из приспешников ведьмы. В пыли у стены, где он стоял, делая эту надпись, еще виднелись его следы. Уже почти рассвело, и жара быстро усиливалась. Мерен приказал разбить лагерь. Даже полуразрушенные хижины обещали защиту от неумолимого солнца. Пока зной не стал нестерпимым, Таита поискал вокруг другие следы прислужников Эос. На участке почвы у каменной тропы, ведущей на юг, он нашел отпечатки копыт. Судя по их глубине, лошадь несла не только всадника, но и тяжелый груз. И направлялась она на юг, к Квебуи. Таита подозвал Мерена и спросил:

– Это давний след?

Мерен был опытным следопытом и разведчиком.

– Трудно сказать точно, маг. Больше трех дней, меньше десяти.

– Значит, приверженец Эос намного опередил нас.

Они вернулись под кровли хижин. Тем временем с вершины холма за их передвижениями неотрывно следила пара черных глаз. Этот мрачный взгляд принадлежал Соэ, пророку Эос. Это он сделал надпись на стене хижины. И теперь жалел, что насторожил преследователей.

Он лежал в полоске тени под нависающим утесом. Три дня назад его лошадь угодила в трещину на каменистой тропе и сломала ногу. Через час раненое животное окружила стая гиен. Лошадь пронзительно ржала и билась, а они отрывали куски ее плоти и пожирали их. Прошлой ночью Соэ допил остатки воды. Застряв в этой пустыне, он смирился со смертью, ждать которую оставалось недолго.

И тут вдруг, к своей большой радости, он услышал топот копыт: кто-то спускался в долину. Вместо того чтобы броситься к прибывшим и проситься уехать с ними, Соэ принялся осторожно наблюдать из укрытия. Он сразу узнал отряд всадников фараона. Воины прекрасно экипированы, и лошади у них превосходные. Ясно, что они выполняют особое задание, может быть, по приказу самого фараона. Возможно даже, что они посланы отыскать его и вернуть в Карнак. Он знал, что маг Таита заметил его на берегу Нила у переправы, знал, что этот маг пользуется полным доверием царицы Минтаки. Не требовалось богатое воображение, чтобы понять: царица доверилась ему и теперь маг знает о ее связи с Соэ. Соэ явно виновен в соблазнении и заговоре, и перед судом фараона ему не на что надеяться. Именно поэтому он бежал из Карнака. А теперь узнал Таиту среди расположившихся внизу воинов.

Соэ разглядывал лошадей, привязанных у хижин на берегу. Непонятно, что для него сейчас важнее: конь или бурдюк с водой, который воин как раз снимал с лошади. Если речь пойдет о выборе лошади, то кобыла, привязанная у хижины Таиты, несомненно самая сильная и красивая. И хотя она жеребая, именно ее Соэ выбрал бы, будь у него такая возможность.

В лагере все были при деле. Воины кормили и поили лошадей, с реки принесли медные котлы с водой и поставили на костры, повара готовили еду. Когда еда была готова, воины разделились на четыре отряда и уселись вокруг огня. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, когда путники отыскали клочок тени, в которой можно было укрыться. Сонная тишина окутала лагерь. Соэ старательно запоминал расположение караульных. Четверо, расставлены через равные промежутки по краю лагеря. Он сразу понял, что лучше всего подобраться по высохшему руслу, и поэтому основное внимание уделил стражнику, стоявшему в той стороне. Караульный довольно долго не шевелился, и Соэ решил, что тот задремал. Он крадучись спустился с утеса, защищенный от взглядов других, более бдительных стражей. Добрался до сухого русла на пол-лиги ниже лагеря и стал осторожно подниматься по течению. И, оказавшись напротив лагеря, осторожно поднял голову над краем речного обрыва.

Всего в двадцати шагах от него сидел скрестив ноги стражник. Подбородок он опустил на грудь, глаза закрыл. Соэ снова спрятался, снял свое черное одеяние и зажал под мышкой. Кинжал он сунул за набедренную повязку и поднялся на берег. И смело направился к хижине, возле которой была привязана серая кобыла. В своей повязке и сандалиях он теперь мог сойти за легионера. Если его окликнут, он может на беглом разговорном египетском ответить, что ходил к реке по своим личным делам. Добравшись до угла хижины, он спрятался за ним.