Ему казалось, что за время, прошедшее с ужасного происшествия в парке, он стал старше на десяток лет. Мысленным взором он видел распростертое на траве детское тельце, он помнил появившееся у него чувство, что его жизнь кончилась. Как если бы она неумолимо вытекала из него вместе с кровью, заливающей его девочку. И в этот миг суровой правды он понял, что имела в виду Эсме, когда с таким сочувствием говорила о страданиях Джулии. Потерять ребенка! Существует ли боль сильнее?

Может быть. Может быть, если теряешь сестру. Или мать. Бедная Эсме. Ей столько пришлось пережить, и она держалась стоически. Он стоял у холодного камина, глядя, как она двигалась по комнате, брала в руки игрушки, затем снова ставила их на место, переставляла книги, которые и так стояли в идеальном порядке, и все это время слезинки скатывались с ее ресниц. Аласдэр не мог больше вынести этого. Он подошел к ней и осторожно взял ее руки в свои.

— Вы не виноваты, Эсме, — тихо сказал он. — И я тоже, как бы я ни винил себя сейчас.

Она взглянула на него, стараясь сдержать слезы.

— Но я отвечала за нее! — шептала она. — Это моя работа. И мой долг как сестры.

Дверь мягко открылась, вошла Лидия с подносом. Уэллингз, да благословит его Господь, прислал графин виски и два стаканчика, а также блюдо с хлебом, сыром и холодным мясом, к которым, впрочем, и он, и она вряд ли притронутся.

— Спасибо, Лидия, — тихо поблагодарил он. — Остаток вечера вы можете поработать внизу. Скажите Уэллингзу, что мисс Гамильтон не следует беспокоить ни при каких обстоятельствах, если только за ней не пошлет доктор Рид.

Лидия посмотрела печально, присела в поклоне и вышла.

— Аласдэр, — всхлипнула Эсме, когда захлопнулась дверь. — Что я наделала! Что, если она умрет? Я не перенесу этого! Я не смогу!

Теперь Аласдэр знал достаточно, чтобы суметь успокоить ее. Он сам все еще ужасался. А для Эсме смерть была слишком реальной. Она недавно похоронила мать, женщину, которая была еще молода и полна жизни. Она потеряла отца и трех отчимов. А теперь ее сестренка лежала неподвижно, бледная как смерть. Жизнь, несомненно, была для Эсме чем-то очень хрупким и кратковременным. Ему захотелось — и это его потрясло — обнять ее и поцелуями осушить слезы. Но гораздо разумнее было вытереть их носовым платком, налить ей виски и вложить стакан в ее руку.

— Это не вода, — сказал он, как бы извиняясь. — Выпейте.

— Спасибо. — Эсме без колебаний сделала глоток и продолжала смятенно ходить по комнате. Время от времени она подносила стакан ко рту и только тогда останавливалась.

Аласдэр подумывал, не уйти ли ему. Не вызвать ли сюда Лидию. Но он хотел — нет, ему было необходимо — быть рядом с ней. В результате он не сделал ни того, ни другого и ругал себя за это.

Солнце покидало небо, его лучи окрасили мир за окнами классной комнаты в теплые темно-розовые тона. Полумрак и интимность на некоторое время исчезли. Аласдэр опустошил свой стакан, отставил его в сторону и еще раз мысленно взмолился, чтобы Сорча поправилась.

— Боже, что я наделала? — Голос Эсме звучал словно ниоткуда, глухой, охрипший. — Я на самом деле никогда не училась тому, как нужно ухаживать за ребенком. В нашем распоряжении, у меня и у мамы, было множество слуг. Они делали все.

— Я считаю, что вы очень хорошо справлялись с работой, — вставил он.

Но она продолжала, как будто не слыша его слов.

— Конечно, я подозревала, что Ачанолт выдворит меня, — говорила она, и по ее голосу было слышно, что она на грани истерики. — Но выгнать ребенка? Как он мог? Как? Он должен был знать! Он должен был знать, что я совсем беспомощна!

Она неловко поставила свой почти пустой стакан — он звякнул — и уронила голову на стол.

— О Господи, Аласдэр! Он этого и хотел!

Аласдэр подошел к ней и обнял за плечи. Он больше не был уверен, что стоило давать ей виски.

— Вам надо сесть, Эсме, — сказал он, оглядывая комнату. — Бог мой, ни одного нормального стула!

Она подняла голову и посмотрела на маленькие стульчики, как будто впервые увидела их.

— Там, — сказала она глубоким горловым голосом.

Он безрассудно последовал за ней в ее спальню. Ее постель под пологом была уже разобрана, за каминной решеткой горел огонь. Другая, маленькая, кроватка была пуста. Эсме остановилась около нее и побледнела.

Аласдэр взял ее за локоть и увел к креслам, стоявшим у камина.

— Спасибо, — сказала она. — Вы очень добры. Я не знаю, почему я раньше думала по-другому.

Аласдэр бросил на нее настороженный взгляд.

— Даже сатана смотрится по-другому сквозь дно стакана, — пробормотал он. — Почему вы не садитесь, моя дорогая?

Она обхватила себя руками и водила ладонями вверх-вниз, как если бы ей было холодно.

— Я не в состоянии стоять на месте, — вырвалось у нее. — У меня такое чувство, что я могу взорваться.

Он осторожно обнял ее за плечи.

— Эсме, с Сорчей все будет в порядке, — утешал он ее. — Она поправится.

— Но, Аласдэр, почему вы так уверены? Он сжал ее крепче и слегка потряс.

— Она поправится, Эсме. Я знаю это. Я верю в это.

Эсме всхлипнула, издав глубокий, горестный звук, и упала ему на грудь, ее руки обхватили его шею. И вот он уже снова держал ее в руках, в который раз за этот ужасный день. Эсме рыдала, уткнувшись в его рубашку, как будто сердце ее разрывалось на части. Аласдэр ослабил объятие и губами прикоснулся к ее виску.

— Тсс, успокойтесь, моя милая, — шептал он. — Все хорошо. Поверьте мне, Эсме. Просто поверьте мне.

Поверить ему? О чем это он?

Но вместо того чтобы с негодованием оттолкнуть его, Эсме тяжело вздохнула и кивнула.

— Когда вы говорите это, я верю, — прошептала она. Он понимал, что с ее стороны было глупо доверять ему, нераскаявшемуся и упорствующему грешнику. Но в эту минуту он хотел, чтобы она ему верила. Он хотел заслужить доверие, потому что вдруг увидел по глазам Эсме, как отчаянно она в этом нуждалась. Она прижалась щекой к его груди.

— Аласдэр! — Ее просьба была такой робкой, что он едва услышал. — Обхватите меня руками на минуточку. Пожалуйста.

И он обхватил ее и прижал к себе. Он наклонил голову, намереваясь снова поцеловать в висок. Но она смотрела на него широко раскрытыми, ждущими глазами. Она издала какой-то слабый, ласковый звук, скорее это был вдох, и как-то так получилось, что он склонился ниже. Их губы встретились — случайно, он мог бы в этом поклясться, — и она всей тяжестью своего тела приникла к нему, безмолвно умоляя о чем-то.

Но в Аласдэре, наверное, еще оставалась капля благородства. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.

— Аласдэр, виски здесь ни при чем, — шепнула она. — Я не настолько опьянела, чтобы не понимать, что я делаю.