– Мне не до сплетен было. Я, как появился… меня сразу же загрузили по полной.

– Помню-помню, – поддела его Николенко. – Титаническую работу по отфутболиванию «батарейного» дела… Да. Пожалуй, чтоб такое замутить – ни на что постороннее отвлекаться нельзя, поскольку необходима полная духовная концентрация, достигаемая медитациями и постом…

Опер засопел, но Зоя Николаевна рассмеялась (теперь уже по-настоящему весело) и, дразня Егора, провела язычком по своим губам:

– Славный ты мой… Мне так нравится тебя подкалывать, ты так непосредственно реагируешь, что доставляешь мне настоящее удовольствие… Ладно, чтобы вопрос о муже закрыть: дом у нас – полная чаша и все такое прочее… Он хороший человек. Когда-то у нас был роман, я тогда еще студенткой была… А сейчас… Как тебе объяснить, если коротко… Едем мы как-то раз в его служебной машине – я сзади, он – рядом с водителем. И они бойко так разговаривают – ни о чем, так – болтают, я особо не вслушиваюсь. И вдруг я понимаю, что им интересно! «Генералу» моему и водителю – наверное, старшему прапорщику ФСБ. Им интересно, а мне – нет, мне скучно и тоскливо… И дело тут не в водителе… Понял?

– Немного, – неуверенно кивнул Якушев, но Николенко безнадежно махнула рукой:

– Ничегошеньки ты не понял…

В ее глазах набухли слезы, Егор тут же подвинул свой стул вплотную к Зое Николаевне и потянулся губами к ее лицу. Она не сопротивлялась, но довольно быстро заметила, что на них начинают коситься другие посетители кафе. А картинка и впрямь впечатляла – молодой парень, хорошо, если вышедший из тинейджерского возраста, и взрослая тетка тискаются и лижутся на глазах у всех, словно дорвавшиеся до тайных радостей школьники.

Помощник прокурора, как старшая по званию, должности и возрасту, просто вынуждена была взять инициативу в свои руки:

– Егорушка… А знаешь что… Пойдем в кино? Я в кино миллион лет не была.

Якушев согласился. Он согласился бы пойти с Зоей куда угодно.

В кинотеатре «Аврора», что на Невском, в зрительном зале после реконструкции были предусмотрены специальные «места для влюбленных» – этакие диванчики, а точнее, сплошное широкое кресло на двух человек, которых не разделял подлокотник. На экране шла какая-то американская мура, но Егор из фильма не запомнил практически ни кадра. Он целовал и гладил Николенко, а она целовала и гладила его. Хорошо еще, что зрителей в зале было немного, да и те, – в основном, такие же озабоченные поисками уединения парочки. В какой-то момент возбуждение Егора достигло такого градуса, что он реально начал утрачивать над собой всякий контроль. Ему просто стало плохо от перевозбуждения, от дикой концентрации сексуальной энергии, которая не находила выхода. Черт его знает, чем бы все это кончилось: Якушев, уже ничего не соображая, начал было заваливать помощника прокурора под себя на это креслице-диванчик, но она вырвалась, быстро расстегнула ему брюки, наклонилась…

Егор не помнил, сумел ли он удержаться от стонов, но трясло и выгибало его на «диванчике для влюбленных», что называется, конкретно. И в момент пика конвульсий и содроганий Якушев чувствовал только то, что Зою бьют такие же истомные судороги…

Егор не знал, сколько времени длилось его сладкое полубеспамятство, но когда он вновь обрел способность реагировать на внешнюю среду и открыл глаза, то заметил в полумраке зала двух девушек в соседнем ряду, которые, приоткрыв в обалдении ротики, смотрели на него.

Якушев испытал удивительное эмоциональное переживание, сложное чувство, в котором сплавились стыд, гордость, умиротворение от полученного наслаждения, юморной хулиганский кураж, переходящий в окрыленность, удовлетворенное мужское самолюбие и еще что-то… Эмоция была настолько сильной, что сексуальное возбуждение навалилось на него снова, и он снова закрыл глаза, поглаживая Зою Николаевну по мокрым от пота пушистым завиткам на ритмично покачивающемся вверх-вниз затылке…

А после кино все это безобразие имело еще более вызывающее продолжение – в укромной аллейке парка, что рядом с Михайловским замком. Егор затащил туда вяло брыкавшуюся и, судя по всему, почти такую же очумевшую, как и он сам, Николенко и овладел ею хоть и стоя, но «по-настоящему». Сдерживая крики, Зоя Николаевна искусала его руки до синяков. Слава Богу, что хоть лето на дворе стояло – было не холодно, но, с другой стороны, достаточно светло.

Егор вдруг вспомнил, как один его знакомый врач со «скорой помощи», захлебываясь от восторга, рассказывал, что видел однажды из окна своего специализированного фургона, в котором мерз, аки суслик, как некая шальная парочка занималась любовью на лавочке автобусной остановки зимой в тридцатиградусный мороз. Эту историю, кстати, врач привел как объяснение того, почему он, еврей, не хочет эмигрировать из России.

…Когда все закончилось и Егор временно обессилел, Николенко неуверенными движениями одернула юбку и, словно пьяная, сказала:

– Вот что я тебе скажу, Егорушка… Завязывать надо с таким беспределом. Во-первых, ты меня просто до инфаркта доведешь, я, если ты заметил, не школьница уже, а здоровье с годами не улучшается, особенно с теми годами, которые проводишь в прокуратуре… Во-вторых, нас просто в милицию забрать могут за такое вот хулиганство и оскорбление общественной нравственности. Ну, положим, мы, конечно, отобьемся – у тебя ксива, у меня – ксива, но атмосферку в наших уважаемых организациях мы колыхнем… В-третьих, милый мой лейтенант, Петербург, как известно, город маленький, всюду шляются знакомые – иногда точно с такими же проблемами, но от этого не легче. Есть, конечно, надежда, что мои знакомые, а они в основном люди очень приличные, увидев меня в садике в позе прачки, просто не поверят своим глазам, но надежда эта, с одной стороны, наглая, а с другой – призрачная… Поэтому давай-ка с экстремальным сексом как-то… Сбил, понимаешь, взрослую тетку с пути и с панталыку и – доволен… Да я, если хочешь знать, такого и студенткой не пробовала.

– Правда?! – счастливо засмеялся Якушев.

Зоя Николаевна лишь вяло махнула рукой:

– Правда… Ох ты, боженька мой, грехи мои тяжкие…

И они снова начали целоваться…

А на следующий день Егор позвонил Юнгерову, попросил разрешения приехать в «поместье» со знакомой.

– Хорошая хоть знакомая-то? – усмехнулся Александр Сергеевич.

– Очень! – ответил Егор настолько серьезно, что Юнкерс захохотал, разрешил приехать и «оттягиваться по полной», пообещав дать соответствующие распоряжения прислуге. Зоя и Егор приехали в поместье уже под вечер, но, поскольку было очень тепло и белые ночи еще не совсем закончились, они начали кататься на водных мотоциклах по озеру, потом в озере купаться, потом в этом же озере… Оно, конечно, охрана поместья, незаметно рассредоточенная по всему периметру, и не такое видывала, но все же пару раз Якушев и Николенко чуть было не сорвали аплодисменты – хорошо, что они не знали ничего о зрителях…

Им было не просто хорошо – их словно безумие какое-то накрыло, озверение напополам с нежностью, любовная лихорадка, на пике коей вдруг становится наплевать на все и вся, кроме тела, глаз и дыхания, в которых растворяешься, тонешь, пропадаешь…