Гроссмейстер взял первый нож левой рукой, и через мгновение он воткнулся в паре сантиметров от Сашкиного уха. Второй ухнул в доски и, неприятно дребезжа, застыл на таком же расстоянии от его виска. В третий бросок, как показалось снайперу, Станислав вложил всю свою недюжинную силу. Когда он замахнулся, прапорщик не выдержал и отвернул взгляд, потому и не видел, как, блеснув молнией, тяжелый тесак полетел точно в солнечное сплетение Воронца…

Вместо уже привычного гулкого, резкого звука вгоняемого в щит клинка, секундант услышал приглушенный стон и звук упавшего тела.

— Господи… — прошептал он, оборачиваясь и наблюдая агонию молодого офицера, — я так и знал, что этим закончится!.. И откуда же такие дураки на свет родятся?!

— Известно откуда, — спокойно отвечал Торбин, более занятый своей собственной раной.

В ответ раздалась забористая ругань Сереги, но долго выражать свои эмоции он не стал, перейдя на нормальные, цензурные фразы:

— Стас, нас же с тобой посадят!.. Ты что натворил?!

— Ничего такого, за что бы тебе влепили срок. От удара рукояткой в брюхо еще никто не умирал… — успокоил тот и, обращаясь к Сашке, добавил: — хватит умирающего представлять, артист… Вставай, а то у нервных зрителей инфаркт на подходе. И не переживай, — до моей свадьбы с Лизой синяк сойдет.

Судорожно глотая ртом воздух, Циркач с трудом сел на корточки. Третий нож не торчал в его теле, как ошибочно полагал Шип, а действительно валялся рядом…

Александр не был злопамятным человеком. Поединок, безусловно, глубоко запал ему в душу, да пенять на исход не приходилось — все промеж них решилось честно. Несколькими днями позже он улучил момент, подошел к Станиславу, извинился и протянул руку. С тех самых пор и брала отсчет их настоящая дружба. С тех самых пор и прапорщик Шипилло — третий участник той дуэли стал с неизменным интересом присматриваться к этим ребятам…

Они вновь закопали тело снайпера и установили тот же крест, придав могиле первозданный вид. Не теряя понапрасну времени, Сомов тут же развернул аппаратуру спутниковой связи, составил, закодировал и передал шестое по счету донесение:

«Несколько часов назад ножом в спину убит опытный снайпер прапорщик Шипилло — шестой спецназовец отряда Гроссмейстера. Отставание от первой группы сократилось до одного часа.

И. Б.»

Дождавшись, когда оперативник закончит сеанс связи и упакует передатчик с антенной, бойцы отдали погибшему последние почести и пустились в погоню за двумя офицерами, один из которых приходился «Шторму» чужаком.

«Воронцов или Торбин?.. Воронцов или Торбин?..» — в такт частым шагам повторял про себя Сомов. Причину смерти Сергея Шипилло он установил быстро — камуфляжка на спине у того была основательно пропитана кровью, и отыскать два ножевых ранения под левой лопаткой не составило труда.

Пятью днями ранее круг подозреваемых еще оставался обширным, и оперативник, довольно хорошо знавший обоих офицеров и прапорщика, интуитивно отбрасывал их кандидатуры «на роль» оборотня. Ему скорее представлялось, что на предательство — исключительное с его точки зрения малодушие, мог подвигнуться кто-то из рядового состава или, по крайней мере, собиравшийся подписать контракт для продолжения воинской службы сержант Серов. «Сколько происходит в жизни нелепых ошибок и каверз, — размышлял он, пытаясь подыскать хоть какое-то объяснение тяжкому проступку одного из бойцов первой группы, — вон какие жуткие нагрузки ложатся на их неокрепшие плечи. Характеры с психикой еще до конца не сформированы. Опять же возраст самый дуровой… Всяко могло случиться!..» Однако ж сутки назад, у захоронения ефрейтора Куца — последнего из тех, кому майор не слишком доверял, надежды его окончательно рухнули — «перевертышем» был некто из троих профессионалов. Сейчас, после смерти Шипа, цифра три автоматически трансформировалась в двойку, а задача, как ни странно, легче не становилась. И Константин Николаевич, привычно устремив взгляд сквозь маячившую впереди фигуру лидера, снова и снова ломал голову над дилеммой: «Воронцов или Торбин?.. Воронцов или Торбин?..»

— Что думаете по поводу двух капитанов, Юрий Леонидович? — справился он у полковника, когда окончательно убедился в тщетности собственных изысканий — на ум не приходила ни одна, сколько-нибудь обоснованная, версия.

Ответил тот нескоро. Вероятно, и ему этот «следственный» анализ давался тяжко.

— Деньги… На мой взгляд — всему виной деньги, а точнее их дефицит, — наконец, не оборачиваясь, обмолвился он. — Всяческих там политических, национальных и прочих, выдумываемых газетами и телевидением, причин не вижу — высокоидейные, а тем паче инакомыслящие в спецназе отродясь не приживались.

Тем временем они вышли на открытое пространство — пологий склон возвышенности, покрытый редкой растительностью. Впереди показался гладкий валун с плоской верхушкой…

— У нас в «Шторме» самые обычные мужики, — развивая тему, Щербинин остановился, затем нагнулся и поднял валявшуюся пустую фляжку. Поднеся открытое горлышко к носу, осторожно понюхал. — Выпить не дураки; женский пол оприходовать по его прямому предназначению…

Сомов принял из его рук алюминиевую емкость и тоже почувствовал свежий запах чистого спирта. Полковник внимательно оглядел округу и, готовый двинуться дальше, закончил мысль:

— Опять же — каждому надо как-то выживать. Семейным — детей поднимать… Мы вот корячимся по этим перевалам под пулями, а вернемся в Питер и до следующей командировки положенное «боевое» денежное довольствие выпрашивать будем — пороги бесконечные обивать. А там, в кожаных креслах сидят разномастные ублюдки и, типа, знать ничего не желают!.. Но я не оправдываю того, кто предал. Ни в коем случае не оправдываю! Пристрелю как собаку, дай только догнать и выяснить — Воронцов или Торбин…

— Посмотрите, — неожиданно схватил его за рукав оперативник, — тут на земле что-то нарисовано острым предметом.

Слегка прищурившись, Юрий Леонидович наклонился к тому месту, куда указывал майор. И действительно у самого валуна меж мелких и гладких камешков виднелось какое-то художество.

— Ни черта не пойму!.. Поле квадратное… На нем какое-то сооружение остроконечное, — нахмурил лоб комбриг и предположил: — минарет что ли?..

— Да, похоже на башню. На Эйфелеву…

Оба призадумались. Вдруг майор встрепенулся и уверенно заявил:

— Знаю! Это шахматная фигура, стоящая на доске. Вот видите, — линии поля уходят дальше во все стороны, то есть вокруг такие же клетки.

— Пожалуй, верно. Ладья или слон…

— Определенно слон. Еще его называют офицером.

— Ладно, слон так слон. Пошли, — распрямился Щербинин, — нет у нас времени эти картинки разглядывать. Ну, сидели на валуне, вроде как Шипилло поминали, курили — вон и бычок валяется. Промеж делом кто-то царапал.

Дав знак ожидавшим чуть поодаль бойцам, они двинулись дальше, однако загадочный рисунок не выходил из головы Константина Николаевича. Не прошло и пяти минут, как он воскликнул: