Курт видел ее раньше в «Зеленых дубах». Он заметил, что она старается не привлекать к себе внимания, так же, как он сам. Что делает вид, будто у нее есть уважительная причина пропустить школу, будто она пришла сюда со взрослым. Он видел, как она тайком присоединяется к взрослым, разглядывающим витрины, и ходит за ними хвостом. На Курта это произвело впечатление: похоже, девочка научилась быть невидимой. А сам он все утро ощущал, как его прожигает взгляд каждого взрослого. Увидел он ее как раз, когда решил уйти и постепенно продвигался к выходу. Это было его первое посещение «Зеленых дубов», о котором он мечтал, но там ему не понравилось — слишком светло и потому рискованно. Он спешил обратно на заводскую территорию, где нет людей. Увидев девочку, он остановился и понаблюдал за ней. Он понял: взрослые не видят ее потому, что она поглощена делом. Она не выглядела растерянной, встревоженной, как Курт; она была сосредоточенной, целеустремленной. Из сумки у нее торчала игрушечная обезьянка, а сама она записывала что-то в блокнотик, следя за кем-то, стоявшим в отдалении. Курт проследил за ее взглядом и успел увидеть только спину мужчины, уходящего за зеркальную дверь. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Взгляд ее был непонятен; он что-то говорил, просил или предостерегал, Курту было невдомек. Он решил, что это предостережение, и быстро ушел.

Фотография на первой странице газеты через несколько дней была не очень на нее похожа — в платье она выглядела более по-детски, — но лицо он узнал. СУДЬБА ПРОПАВШЕГО РЕБЕНКА ВЫЗЫВАЕТ ОПАСЕНИЯ. Мать стояла к нему спиной, и он потихоньку подтянул газету к своим комиксам. И краем глаза стал читать, глотая хлопья с молоком.

Последний раз Кейт Мини видели, когда она отправилась сдавать вступительный экзамен в престижной школе Редспун, но туда не явилась. Представительница школы подтвердила, что от пропавшей девочки экзаменационной работы не получали. Ее бабушка, 77-летняя вдова Айви Логан, заявила о пропаже ребенка вечером в пятницу. Полиция опросила соседей и вместе с добровольными помощниками приступила к поискам в окрестностях дома Кейт и школы Редспун, где проходил экзамен.

Последнюю фразу Курт перечел несколько раз. Почему ее там ищут? Ведь кто-то еще наверняка видел ее в «Зеленых дубах». Не он же один.

Сознаться, что пропустил занятия, — этот вариант исключался. Любой вариант был лучше, чем этот, — тогда отец узнает, что он не только прогуливал, но и побывал в «Зеленых дубах». Курт ждал, что объявится свидетель, кто-то, кто видел ее в «Зеленых дубах». И старался забыть, что, кроме него, ее никто не замечал. Старался забыть, каким они обменялись взглядами — на тайном, безмолвном языке детей. Газеты быстро потеряли к ней интерес. Не из нормальной семьи была девочка — не повод для бульварной шумихи. Ее исчезновение беспокоило Курта, занимало его мысли — может быть, меньше, чем следовало бы, и определенно меньше, чем мысль о том, какое будет лицо у Курта-старшего, если он узнает о «Зеленых дубах» вместо школы, — но все же занимало в ту неделю, даже тогда, когда он смотрел «Суперстарз»[33]или играл с ребятами на площадке. На восьмой день, прочтя, что полиция допрашивает соседа девочки, он убедил себя, что как раз собирался прийти со своей информацией, проявить смелость, пожертвовать собой, невзирая на последствия, но теперь нужда в этом отпала: человека допрашивают; всем понятно, что это значит. А если никто не арестован, тела не нашли, то пускай и он ничего не видел. И в последующие месяцы, когда ему казалось, что дом все время следит за ним, он, наверное, не связывал это ощущение со своим маленьким секретом. Курт поверил, что по молодости лет не мог осознать своего поступка. Уверовал, что тот не будет иметь долговременных последствий. Что в дальнейшей жизни его не будут тревожить странные сны.

Во второй половине дня наступало затишье. После наплыва покупателей в обеденное время и до вечернего выпуска можно было пополнить запасы, разобрать непроданные газеты, посмотреть, хватит ли пятифунтовых банкнот до следующего визита в банк.

Случалось, мог час пройти без единого покупателя. Мистер Палмер не сидел сложа руки. Он намеревался поменять ассортимент журналов. Старые журналы никто не покупал. Женские «Вуманс оун» и «Май уикли» лежали на полке нетронутые. Кокни Деннис в оптовой компании сказал, что растут тиражи мужских журналов.

Мистер Палмер посмотрел на обложки и сказал:

— Я никогда не торговал таким добром.

— В каком смысле «таким добром»? — удивился Деннис. — Это же не какие-нибудь «Фиеста» или «Раззл».[34]Они современные, забавные, для мужчин.

— Не думаю, что моим дамам они покажутся забавными. Они приходят за пастилками от кашля, за растительными таблетками, за «Ментосом» — я не смогу их обслужить, когда на нас с прилавка глазеют эти.

Мистер Палмер взглянул на мусор, кружащийся за стеклянной дверью. К дождю. Сегодня о журналах можно не думать. Он сел и стал смотреть на вихрь пакетов. Последнее время он мало о чем думал. Постоянно забывал взять завтрак на работу, а если брал, то забывал съесть. Вечерами он сидел в гостиной, слушал тиканье часов и время от времени — шаги жены в другой комнате. Одиночество было физически сильным. Ревность — еще более сильным страданием. Она больше не хотела разговаривать с ним, не нуждалась в этом; она разговаривала с Иисусом.

В прошлую среду он пережил шок. В магазине четверо или пятеро покупателей ждали своей очереди. Он повернулся, чтобы взять пачку «L&M», и увидел последнего в очереди. Это был Адриан. Потолстевший, полысевший — его сын. Когда Палмер отвернулся, чтобы взять сигареты, их взгляды встретились на миг. Но, хотя в сознании это отразилось и Палмер понял, кого видит, он не обернулся тут же и не выкрикнул его имя. Время растянулось. Он смотрел на полку с сигаретами. Адриан. Надо было собраться с мыслями. Надо было сказать то, что следует. Надо было, чтобы лицо выразило то, что следует. Он взял пачку с полки, повернулся, но сына уже не было, и покупатель протягивал деньги.

Дождь хлынул и заструился по стеклянной двери. А он все спрашивал себя, почему не бросился за сыном. Почему не бросил сигареты, не выбежал на улицу, не погнался за ним? Почему стоял, пересчитывал протянутые ему 4 фунта 56 пенсов, а потом продавал мятные пастилки следующему, когда сын уходил от него? Он ждал и ждал чего-то, обслужил почти всю очередь и только последнему сказал: «Извините, пожалуйста, я на минуту», — и выбежал, но уже поздно, на пустую улицу. Он постоял, ошеломленно оглядываясь по сторонам, потом вернулся в магазин и, почувствовав, что по щекам текут слезы, улыбнулся покупателю и сказал: «Ветер сегодня какой резкий».

* * *

На крыше было холодно и сыро — но не сказать, что совсем неприятно, во всяком случае Курту. Мокрая одежда липла к телу, ветер продувал ее, но сегодня ночью он не дрожал. Он был доволен плохой погодой — дождь как будто смывал сон с глаз. Он прислонился к ограждению и поднял к небу лицо, но звезд не увидел. Внизу лежали гектары автомобильных стоянок, пустые, исхлестанные дождем, под фонарями на чахлых ножках, поставленными через каждые пять мест. За стоянками в низине раскинулась заводская территория, освещенная скудно, но не безмолвная — даже с такого расстояния было слышно, как стучит дождь по железным крышам. А еще дальше — чернота засоренных пустырей, окружающих «Зеленые дубы», брошенные промышленные площади, дожидавшиеся застройки. Там рос бурьян, валялись ржавые обрезки штампованного металла с давно исчезнувших заводов, мотки проволоки и кое-где части тяжелых механизмов. Курт хорошо знал эти пустыри, но все вокруг них поменялось с появлением «Зеленых дубов», все в округе поворачивалось лицом к источнику энергии — торговому центру. Проезжая по прежнему своему району, он видел, что дороги, некогда оживленные, превратились в тупики, а парки, где он гулял, прорезаны новыми объездами. Район рассекла на части непривычная сеть новых дорог, и он постоянно удивлялся тому, что прежние укромные места обнажились для всеобщего обозрения, а важные перекрестки опустели и вокруг бетонных столбов в тупиках вовсю растет трава. В ясный день с крыши «Зеленых дубов» видна была крыша дома, где он вырос, — дома, который будто следил за ним по ночам, когда он лежал один. Да и сейчас, несмотря на холодный дождь и потемки, продолжал следить.