Урс сделал шаг, превозмогая боль. Совсем маленький шажок, медленный, тягучий, бесконечный. Ноги его подкосились, и он опустился на одно колено, опершись рукой о трепещущую землю. В правом кулаке он намертво зажал меч. Костяшки пальцев побелели, сведенные судорогой. Ногти вонзились в кожу ладони.

Демон был совсем рядом. Урс видел его, неподвижного монстра на фоне колышущего мира. Десятки распростертых щупалец, каждое длиной в несколько метров, каждое усыпано острыми крючьями. Серый туман туловища. Голова, состоящая из распахнутой бездонной пасти и глаз. Глаз? Шесть вытаращенных полушарий, затянутых пленкой, источающих грязную влагу. Глаза ли это?

Урс оттолкнулся рукой, оперся на меч. Он уже почти поднялся, как мощнейший акустический удар вновь прижал его к земле.

Из ушей, из ноздрей, из прокушенной губы сочилась кровь, темными тягучими струйками текла по скулам, вокруг рта, по подбородку, рисуя на лице линии боевой раскраски. Белки наполовину ослепших глаз залила краснота. Боль исказила обычно спокойное лицо до неузнаваемости.

Урс вновь попытался подняться.

Всего несколько шагов. Несколько метров. Несколько простых привычных движений.

Тело не слушалось, парализованное болью. Оно больше не принадлежало ему. Оно стало чужим.

Чужим.

Вот оно! Конечно!

И Урс увидел себя со стороны.

Почувствовал.

И демона.

И корчащихся друзей.

Весь Мир.

Боли не было. Прекратился нестерпимый скрежещущий визг. Стало так хорошо и спокойно. Вернулась сила, а вместе с ней и уверенность.

Он заставил свое тело подняться и сделать шаг.

И еще один…

Демон исходил криком, не замечая ничего вокруг. Еще немного, и теряющие сознание люди погибнут. Лопнут сосуды, и кровь зальет мозг, взорвется сердце, разорвется печень, почки…

Урс взял меч двумя руками, поднял над головой сверкающее тяжелое лезвие.

Еще шаг…

Демон вонял. Из его пасти вырывался тошнотворный ураган, обдавал мерзким запахом.

Урс сделал последний шаг, занес клинок за спину и, рявкнув, со всего маху врубился в туловище монстра, в серый густой туман. Потянул меч к себе, нажал вниз, распластывая неожиданно неподатливую плоть.

Демон распахнул полушария глаз. Все-таки глаза! И, заглянув в них, Урс почувствовал ужас монстра. Страх чужака. Он застыл, ошеломленный навалившимися чуждыми эмоциями.

Раздувшийся до невообразимых размеров демон в предсмертной судороге свел щупальца, спутал их в клубок, словно пытаясь удержать рвущуюся из огромной раны струю тумана. Задел человека, одним движением превратив его в бесформенную груду мяса. Тысячи когтей в одно мгновение исполосовали Урса.

И Урс успел увидеть это, глядя на свое тело со стороны.

Незримая пуповина оборвалась. Урс умер.

Упал на землю меч.

Демон взревел в последний раз и, разметав когтистые конечности, рухнул, накрыв собой искореженное человеческое тело. Струя вонючего тумана взвилась к небу.

Монстр был мертв.

Вигор пришел в себя.

Он открыл глаза и увидел небо.

Сильно болела рука. Правая. Левой не было. И это было так странно. Он привык к постоянной фантомной боли в несуществующей руке. Порой она болела даже сильней, чем правая, живая.

Колдун догадался, что демон мертв.

Заслонив небо, склонилась над ним Би. Он глянул на нее и сразу все понял.

– Кто? – спросил он.

– Урс…

Вигор поднялся на локте. Закружилась голова, во рту было сухо, подташнивало. Он вцепился в руку Би, захрипел яростно:

– Это я его убил! Я! Я!..

– Он спас нас.

Вигор опрокинулся на холодную землю и зарыдал, повторяя:

– Я его убил! Я!.. – слез не было, была только горечь и удушающий горячий комок в горле.

Би опустилась рядом. В скорбном тягостном молчании замерли над ними бледные деды: Дварф, Кречет, Ланс.

Урс мертв. Как странно…

Где-то далеко в лесу куковала кукушка. Шелестела желтыми листьями старая, наполовину засохшая береза. На болоте за холмами квакали лягушки.

– Я его убил…

– Он добился своего, – тихо сказал Ланс. – Он победил старость. Правда для этого ему пришлось взять в союзники саму смерть…

Склонив головы, старики бездумно слушали далекое кукование, баюкающий шелест одинокой березы, монотонный гомон лягушек.

Демон замолк.

Они победили…

Шесть домов стоят на холме, окружив кольцом покосившийся сруб колодца.

В пяти из них живут люди. А в шестом, самом крепком, самом ухоженном, живет пес.

Соседи постоянно приносят ему еду, но он почти ничего не ест. Благодарными слезящимися глазами он смотрит на пришедшего, словно выражая признательность за проявленную заботу, и отходит.

Пес быстро стареет. Он не хочет жить.

Иногда он ночует под крыльцом. Если очень холодно, то пес пробирается на двор и зарывается в груду давней прелой соломы. Но обычно все свое время он проводит в огороде за домом. Там, среди старых грядок, похожих на длинные могилы, в дальнем углу привалился к забору невысокий холмик. В самом центре его торчит крест большого двуручного меча. Пес ложится рядом, прямо на сырую землю, кладет свою большую голову на передние лапы и глядит куда-то вдаль своими грустными умными глазами.

Часто к этому холмику приходят люди. Они приносят цветы и что-то тихо говорят, смотря себе под ноги. Пес не понимает их слов, и не понимает, зачем эти цветы. Он оттаскивает нелепые букеты прочь, возвращается и вновь ложится на голом холодном бугорке.

Чаще других приходит однорукий лысый старик с металлическими кольцами в ушах. Пес помнит его, и, приветствуя, всегда делает несколько взмахов хвостом. Человек садится рядом и очень долго говорит что-то тихое в пустоту.

Пес знает, что когда этот лысый старик закончит говорить и встанет, то в уголках его глаз будут блестеть маленькие прозрачные росинки…

Паурм умолк.

Стояла глубокая ночь. Огонь в очаге погас, только угли еще слабо теплились под серым налетом золы.

– Это случилось на самом деле? – спросил Лигхт. – Или ты все выдумал?

Паурм молчал.

– Эй!

В комнате было темно. Град все колотил по крыше, но, вроде бы, чуть тише, чем прежде, как-то мягче, что ли… Подвывал снаружи ветер, бился в стены, просачивался сквозь щели сквозняками…

– Ты там? – Лигхт приподнялся. – Язык проглотил?