Привет, — сказал я, почесывая антенной висок, куда намеревался всадить пулю.

— Кто это? Алло! Не слышно!

Это Вацура.

А-а, хорошо! Слушай, перезвони мне через минут десять, я, голый, выскочил из душа.

Нет, — ответил я. — Через десять минут меня уже не будет.

Что? — не понял Трасов. — Как не будет? Ты откуда звонишь?

С твоей дачи. Вика мертва. У меня в руке «сентинел». Ты все здорово придумал, полковник. Поздравляю.

А-а-а?! — закричал Тарасов то ли вопрошая, то ли от ужаса. — Вика?.. Значит, ты… Послушай, лучше поговорить при встрече. Я выезжаю.

Нет, поздно, — ответил я, рассматривая револьвер. — К даче подходят менты. Еще пару минут — и они будут здесь. Ты не волнуйся, все идет по твоему сценарию.

— Стой! — закричал Тарасов, и я даже удивился, насколько его голос был наполнен искренним желанием навязать свою волю. — Быстро объясни мне, что происходит! Тебя видели? Ты один?.. Ты слышишь меня, Вацура?! Выкинь револьвер, отвечай на мои вопросы!!

«Странно, чего он так суетится?» — вяло думал я. Этот разговор портил обряд самоликвидации. Тарасов заставлял меня думать над его вопросами, хотя все эти проблемы мне были уже чужды.

Никто меня не видел, — ответил я, приподнимая локоть так, что ствол «сентинела» уперся в висок строго перпендикулярно. — Тебе нужен этот разговор, Тарасов? К чему все это? Неужели ты думаешь, что я уйду из жизни, поверив в твою честность?

Молчать, Вацура!! — рявкнул Тарасов, как настоящий полковник. — Спускайся вниз, открой милиции, но на порог не впускай. Представишься как старший оперуполномоченный уголовного розыска Елисеев — это мой старый знакомый, я его предупрежу… Ты меня внимательно слушаешь?

Да. Я старший оперуполномоченный Елисеев.

Скажешь, что вызвал опергруппу и до ее прибытия в комнаты никого не пропустишь… Ты слушаешь меня? Я перезвоню тебе минуты через три-четыре. Обращайся ко мне по званию и делай, что я тебе скажу.

Ты ловкач, Тарасов, — усмехнулся я. — Может быть, ты и в самом деле хочешь мне помочь. Но ты вряд ли переубедишь меня в том, что это не твоих рук дело.

Э-э-э… — протянул Тарасов. Кажется, я его озадачил. — М-да… Ну, ладно. На месте поговорим. Действуй, как я сказал, и все будет нормально. И не играйся револьвером, не то нечаянно прострелишь себе палец.

Я устал был самодержцем и опустил обе руки. Этот сукин сын вернул меня к жизни, как психолог из «Телефона доверия». Конечно, я очень наивно поступил, обвинив его в убийстве жены. Что я хотел? Чтобы он сознался? Никогда этого не будет, и мне придется притворяться, будто я разделяю его скорбь. В свою очередь, Тарасов будет делать вид, что вроде бы тоже верит мне, но, конечно, знает, что я убил его жену. Во что потом выльется вся эта фальшивая обоюдная игра — не знаю, но тем не менее Тарасов давал мне шанс. Оттого что я представлюсь оперуполномоченным Елисеевым, хуже мне не будет. Главное — держать милиционеров от себя на расстоянии, чтобы не успели отобрать оружие.

Я уже спускался по лестнице вниз, как в дверь постучали.

— Кто вам нужен? — спросил я.

Милиция! Откройте! — ответил гнусавый голос, какой бывает у сильно простуженного человека.

Встаньте, пожалуйста, под выбитым окном, — попросил я, вошел в столовую и осторожно приблизился к оконному проему.

На снегу топтались всего два человека, причем только один из них был одет в милицейскую форму. Второго я узнал по опухшему от водки лицу. Это был сторож Коля. У меня отлегло от сердца. От этих двоих можно было бы уйти и без помощи Тарасова. Что плохая водка с мозгами делает! — мысленно посетовал я. Стреляться надумал! Испугался трупа бабы и ментовской машины. Совсем себя уважать перестал!

Вы хозяин дачи? — спросил лейтенант, придерживая шапку, чтобы она не свалилась с затылка в снег.

Нет, — ответил я.

Он с хозяином вчера приехал. Водитель той иномарки… Кхы-кхы! — подсказал сторож лейтенанту. — А хозяин вчера поздно вечером ушел.

— Вы сегодня ночевали здесь? — спросил лейтенант. Я кивнул. Милиционер вел себя совсем не так, как я предполагал. Похоже, он ничего не знал про труп.

— Я участковый, — представился лейтанант. — Сторож видел, как ночью кто-то вылезал из вашего окна.

— Этой ночью? — уточнил я. Коля отвел глаза и кивнул:

— Ага, этой. Третий час был. Я вышел на дорогу, думал обход совершить… Кхы-кхы!.. И заметил, что в окне кто-то маячит.

— Что ж вы не подошли сюда, не проверили? —закуривая, спросил лейтенант.

Так… Куда я один пойду? Я в милицию пошел.

Ничего не пропало? — спросил меня участковый. — Вы можете открыть, я посмотрю?

Разговор пошел совсем не по тому руслу, по которому я предполагал. Представляться сейчас старшим оперуполномоченным было не к месту и глупо. Тут, кстати, запиликал телефон. Я извинился и поднес трубку к уху.

— Ну, что у тебя там? — спросил Тарасов.

Сторож утверждает, — громко сказал я, — что сегодня ночью кто-то вылез из окна на первом этаже. Вот участковый подъехал, интересуется, что пропало.

И все? — с облегчением произнес Тарасов. — Фамилию участкового знаешь?.. Ну, дай ему трубку.

— Вас, — сказал я, опуская вниз руку с телефоном. Участковый удивился и, придерживая шапку, потянул ся к телефону.

— Лейтенант Грудников… Здравия желаю, товарищ полковник! Тут сигнал… Да про первый раз он… Я мог бы осмотр… j

Тарасов постоянно перебивал участкового, не давая ему закончить фразу.

— Я понял, товарищ полковник. Мешать не буду! Лейтенант отдал мне трубку, козырнул и, постукивая кончиками сапог о фундамент, сказал:

— Всего доброго!

Он повернулся и пошел к машине. Сторож собрался уже было пойти за ним, как я позвал:

— Коля! Останься на минуту.

По несчастному выражению на лице сторожа я понял, что он готовится к очередной взбучке. «Это хорошо, — подумал я, — неожиданная смена гнева на милось может вызвать в душе этого пьянчуги чувство благодарности, и он станет более откровенным».

Я открыл дверь и кивнул:

— Зайди.

Он нерешительно перешагнул через порог, сразу наполнив прихожую запахом дешевого табака и перегара и, стягивая со стриженой головы вязаную шапочку, стал исподлобья рассматривать картины на стенах.

— Проходи в столовую, позавтракаем, — пригласил я. Сторож, не ожидая такого неадекватного отношения к себе, сначала смутился, и это смущение переросло в робость, когда он увидел хоть и заставленный грязными тарелками, но еще полный закусок и выпивки стол, а затем, чувствуя себя бесконечным должником, горячо заговорил: