Тем временем мы начали давить помидоры, чтобы сделать из них пюре, – увлекательный процесс при участии самодельного хитроумного приспособления, с помощью которого мы снимали шкурку и удаляли семена. Некоторые женщины уже собирались идти домой, прихватив свои доски и ножи. Я осталась и наблюдала за тем, как Морисет деревянной ложкой на длинной палке размешивает соус Писту в гигантских котлах с супом. Жидкость, бывшая ржаво-коричневой благодаря яркой кожуре клюквенной фасоли, становилась ярко-зеленой и густой благодаря размякшим кабачкам.

«В конце всегда труднее всего, – сказала Морисет, пыхтя. – Когда сыр уже добавлен, нельзя переставать помешивать».

Финальный ингредиент супа – сыр (Эмменталь или Грюйер) – представляет собой спорный вопрос. В некоторых семьях его добавляют прямо в суп, в других – ставят в чашке на стол, третьи вообще обходятся без него, считая, что он перебивает освежающий растительный вкус Писту. Морисет закинула по пригоршне измельченного сыра в каждый из котлов и жестом подозвала Фабриса, родственника с сильными руками, чтобы тот мешал густую бурлящую жижу. «Смотри, чтоб не пригорело на дне», – приказала она, и он с уважением повиновался.

Закидывая новые порции сыра, в то время как Фабрис размешивал, Морисет вспоминала о своем муже, скончавшемся несколько лет назад. «Разве не красавец он был?» – Она показала мне фотографию рано утром у себя дома, когда я заехала за ней, чтобы она показала мне дорогу к дому Ксавьер.

Я кивнула: «Il etait tres beau»[183]. Он и вправду был красив: моложавое загорелое лицо, спокойная улыбка.

«Как же он любил суп Писту! – воскликнула Морисет. – Я готовила утром большую кастрюлю супа, а он с таким нетерпением мечтал о нем на работе весь день. – Она забросила остатки сыра в дымящиеся котлы. – Этот суп – это как праздник лета, понимаете?» – Она взглянула на меня, ее глаза были темными и серьезными.

Примерно через час я присоединилась к толпе, которая собралась на праздник на залитой солнцем деревенской площади. Столы для пикника были расставлены рядами, застелены белым толстым пергаментом и заставлены пластиковыми кувшинами с розовым вином. Местных жителей можно было узнать по тому, как они стояли маленькими группами, тихо сплетничая между собой, в то время как туристы пробирались между ними, пытаясь найти место, чтобы присесть. Кельвин и я присоединились к Соланж и ее друзьям за столиком под тентом и расставили суповые тарелки и столовые приборы, которые привезли из дома. В толпе я то и дело узнавала женщин из суподелательного комитета, теперь одетых в красивые летние наряды. Мы махали друг другу руками как старые друзья.

Приехала Морисет, одетая в чистую яркую футболку. (Как выяснилось, я одна не сменила одежду, забрызганную писту, – этот факт меня чрезвычайно смутил.) За ней последовал огромных размеров котел с супом, завернутый в одеяло и приютившийся в задней части кузова грузовичка. Мы сгрудились вокруг котла, как сироты Диккенса, с тарелками в руках, каждый получал по поварешке ароматного супа. Я окунула ложку в суп и зачерпнула нежных овощей в бульоне с пьянящим запахом чеснока и базилика. Свежая фасоль была неподражаема – тонкокожая, тающая на языке, с привкусом каштана, – а более твердая зеленая фасоль контрастировала с мягким пюре из вареных кабачков цукини.

Суп пел о лете: это было детище щедрого солнца и провансальской почвы, он был достоин празднования на деревенской площади высоко в холмах Люберона.

Когда мы доели первую порцию, за ней последовала вторая и третья, и с каждой ложкой я все полнее ощущала горькие ноты нефильтрованного оливкового масла и яркий аромат сыра. Я ела, потому что суп был вкусен, но еще и для того, чтобы продлить упоительный момент.

Над нашим столом подул сухой бриз, кувшины с вином опустели. Кельвин разговаривал со швейцарским дипломатом в отставке, Соланж и ее сестры обсуждали преимущества рецепта супа Писту в исполнении их матери. Толпа приветствовала Морисет дружными аплодисментами, которые она приняла без лишней скромности. Люди начали разбредаться, некоторые – чтобы поспать, другие – чтобы присоединиться к бурным турнирам игры в шары, начинающимся в пыльном сквере рядом с церковью. После обеда и меня клонило ко сну; я немного устало рассматривала оставшихся на площади местных жителей и туристов, продолжая думать о том, что мне сказала Морисет. Я спросила ее, почему она каждый год тратит время и силы на организацию деревенского праздника. «Pour faire plaisir», – ответила она, ничуть не задумавшись. Чтобы доставить удовольствие.

Деревенский суп Писту ознаменовал «экватор» нашего отпуска. У нас оставалось еще около недели, но сейчас наши неспешные завтраки за кухонным столом и наши расслабленные дни около бассейна стали более привычными. Однажды утром мы встали рано утром и поехали на рынок в Гордес, припарковались на окраине города и вместе со всеми начали крутой подъем на гору, к центру деревни. Мы купили корзину помидоров на ужин и несколько лавандовых мешочков на подарки. В другой день мы отправились исследовать руины старинной римской крепости, в которой сохранилась вырубленная в скале лестница. Мы пообедали в моем любимом местном ресторане, простом кафе с видом на скошенный луг, где омлеты были пышными и нежными, украшенными тонко порубленными травами. Мы читали комиксы о приключениях Тинтина и менялись ими друг с другом; мы потягивали розовое вино в толстостенном провансальском доме Соланж; мы слушали песни «Битлз», готовя ужин; мы ели в саду за столом, залитым пламенем свечей. И внезапно мы обнаружили, что осталось только три дня отдыха, а потом два.

В тот вечер я сидела в саду, кубик льда тихо постукивал в моем бокале розового вина перед ужином. В этот момент у меня появилось щемящее чувство, что время течет слишком быстро. Скоро мы вернемся в Париж, я пойду работать в библиотеку и буду готовиться к публикации моего романа, а еще через день Кельвин сядет на самолет до Аммана, первый из цепочки рейсов, которая доставит его в Ирак.

Я сделала глоток вина, съела черную маслянистую оливку и попыталась сосредоточиться на окружающем меня ароматном воздухе. Мои волосы были еще мокрые после дневного купания, в угасающем свете мелькали летучие мыши. Но в моем животе трепетала тревога. Отпуск скоро закончится, и с его окончанием меня посетило нервное волнение и предвкушение, связанное с продолжением работы. Кельвин переживал то же самое чувство, я была в этом уверена: растущее нетерпение перед возвращением в офис, к его честолюбивым устремлениям.

За две недели, проведенные в Провансе, мы не отказывали себе в любви: любви к месту, к приятному времяпрепровождению, друг к другу. Но без работы, привязывающей меня к земле, я начинала чувствовать себя немного неспокойно. С другой стороны, возвращение к работе и повседневным занятиям означало, что я вновь окажусь за тысячи километров от своего мужа. Без любви моя работа казалась бессмысленной – так же как если готовить для самой себя, – вкус пищи не тот.