Тут было смешение частной и общественной собственности, что напоминало советские колхозы времен тирании. Все поля считались общинными, работали вместе, как скажут старшие, наиболее опытные, знающие дело сельчане. Пахали, сеяли, выращивали, убирали урожай сообща, не деля поля на свои и чужие.

Все общинное. И только потом, после уборки, главы семей на общем сходе делили урожай, а бывало и вырученные от оптовой продажи гривны. Считали не только чья семья сколько сил приложила, кто как работал, но и кто больше всех нуждается. Не могло быть так, чтоб одни купались в роскоши, а другие голодали. Беднякам, тем, у кого в семье было мало мужчин-тружеников, выделяли сверх заработанного. Оставляли часть денег и на общинные нужды.

А вот дальше каждый поступал со своей долей как захочет. Можно на самоход копить или спутниковый дальновизор, можно жене подарок дорогой сделать, можно на детей отложить. Было у чуди и личное хозяйство. Держали скот и птицу, вскапывали огороды, разбивали сады. Это уже все свое, не хочешь, можешь не делиться, однако не принято было не делиться. Хороший, справный хозяин считал делом чести пригласить все село на пирушку, да так, чтоб на столе не меньше двух десятков блюд было, а три десятка – еще лучше. Угостить соседских детишек яблоками, грушами и вишней из свого сада, принести соседу мешок моркови, если у того вдруг нет своей – это само собой разумеется. Хороший человек – это щедрый человек. Щедрый к своим.

Дома вроде бы и частные, но это как посмотреть. Каждый в своем доме царь и бог. Но вот строили новые избы для молодых семей всем миром, на общинные деньги. Даже обставляли жилье общиной, и скотину давали на развод кто сколько может. И продать дом чужому нельзя. Просто никто чужака в село не пустит.

Интересно люди живут, тесным миром, все ссоры остаются внутри общины, против внешнего мира село выступало единой силой. Не было такого, чтоб приглашали чужаков помочь разобраться со своими распрями. Даже если вдруг смертоубийство приключалось, вели дознание и суд сообща. И наказанием для виновника были смерть или изгнание. А иногда, бывало, убийца брал на себя ответственность за семью убитого. Нормальная такая крестьянская рациональность – пусть ущерб искупит, убил кормильца, сам станет кормильцем. И никто до сих пор и не пикнул.

Василий поначалу рассчитывал пожить немного у Калевы, поправиться, одежду обновить, патронов раздобыть, снаряжения кое-какого, а потом рвануть в Сторогор, и дальше как кривая вывезет. Не получилось. Попал молодой человек в ловушку, совесть не позволяла бросить приютивших его людей. Недостойно это. Да и Калеву с детишками жалко. Одна она, и в поле работает, и за хозяйством следит, и малышей кормит. Старшему, Пайко, только месяц назад двенадцать исполнилось, пусть старается работать как взрослый, а все равно, пока не по его силам крестьянский труд.

Василий решил пожить в Паниче до октября, поработать с чудью, дождаться последнего раздела урожая после сбора капусты, постараться, чтоб Калева получила достойную долю. К этому времени он и хозяйство поправит, что может, подновит, наладит. Чувствовал – Калева хоть и знает, что односельчане вдову не обидят, а горько, тяжело ей осознавать себя иждивенкой, живущей за счет соседей. Гордая она женщина, да и достаток в доме не помешает. Давно пора детишкам обнову справить, и для Калевы не грех полотна на новую поневу прикупить и тонких рубашек с полдюжины.

Остро стоял вопрос: как раздобыть живых денег? Лежавшие в кошеле гривны Василий решил не транжирить, приберечь на черный день. Молодой человек быстро понял, что ничего особенного он не умеет, ремеслами не владеет, конкуренцию местным умельцам не составит. Надо срочно придумывать себе доходное дело. А что именно? Вопрос. Пусть село Панича не единственное в округе, рядом живут еще пять таких же чудских общин, да что с того толку?

Можно, конечно, механиком пойти, самоходы и самоползы ремонтировать, да только дело это полуобщественное, за него урожаем рассчитываются. На охоту ходить рано. Меха спросом пользуются, в городе хорошо продаются, но надо зимы ждать. Да к этому неплохо научиться шкуры обрабатывать.

Помог случай. Хабулая приглашали на все общинные сходы, прислушивались, если что толковое говорил. И на одном таком собрании в августе зашел разговор о строительстве еще одного гаража. Гаражи тут строили каменные, и возить камень приходилось издалека. Деревянный гараж делать опасно, кругом масла, бензин, солярка, если полыхнет, так не потушить.

– А давайте кирпичный ставить, – предложил Василий. По-чудски он пока говорил плоховато, понимал не все, и на собраниях просил Тергая помогать с переводом. – Это же проще, чем каменный возводить.

– Кирпичный хорошо, да дорого, – возразил Журав. – Один кирпич две куны стоит, да его привезти надо. До завода полсотни верст, завод под Сторогором. Накладно выйдет, две куны кирпич да перевозка приложится.

– Дорог кирпич, получается, – задумчиво протянул Василий, про себя радуясь этому факту.

– Дорог, Хабулай, дорог, – затараторил сидевший рядом с ним Ватало.

– А глина хорошая в округе есть?

– Есть, – кивнул Журав. – В Ближнем овраге берем.

– Так давайте кирпич сами делать. Если дело пойдет, мы и себе наготовим, сколько надо, и соседям продавать будем. Две куны городской кирпич стоит? У нас он похуже выйдет, за полторы, а то и за куну продавать будем.

Селяне призадумались.

– Тут обмозговать все надо, – высказал общую мысль старый Покола.

Василий правильно ввернул идею наладить производство кирпича на продажу. Крестьянская душа приземленная, она конкретику любит, селяне бережливы, не чураются любой возможности куну заработать. Обсуждали идею долго. Наконец решили попробовать. И взвалили всю работу на инициатора этого интересного предприятия.

Глина в Ближнем овраге, что в версте от околицы, Василию понравилась. Красная, пластичная, свернутая колечком колбаска не трескается.

Место под кирпичный завод подыскали на окраине села. Завод – это громко сказано, просто ровная площадка с парой дощатых сараев. Василий не долго думал, какие выбрать размеры кирпича. Есть старые добрые, проверенные временем пропорции. Ширина кирпича равна двум толщинам плюс припуск на шов, а длина – это две ширины плюс шов. Василий пока не знал, как будет сушить кирпичи, решил сразу попробовать два метода: выдерживать на солнце и обжигать на огне.

Мужики сколотили трафареты – ящики для замешивания глины – и приступили к формовке. После долгих прикидок Василий решил делать кирпичи сантиметров восемь толщиной, все остальные размеры соответствующие. Пусть будет большим, зато в руках не развалится.

Площадка быстро заполнялась сформованными кирпичами. На следующий день начались опыты по обжигу. К счастью, молодой человек вовремя вспомнил, что в заводском полнотелом глиняном кирпиче есть три сквозные дырки. Это чтоб при сушке не коробило, обжиг шел равномернее. Первые три пакета Василий благополучно запорол, не смог выдержать режимы и выставить правильные зазоры в пакете. Потом начало получаться.