Сама мысль о мести казалась Зое столь же неосуществимой, сколь и желанной. Владимира, бывшего мужа, конечно, очень хотелось наказать. Не за измену и даже не за предательство — с каждым днем обида становилась все более зыбкой. А вот боль от унижения, ощущение растоптанности и выпачканности не проходило. И каждый день, стоя под душем, Зоя пыталась смыть с себя эту липкую омерзительную пленку, которую образовали уничижительные фразы и интонации Рыбакова. Он перечеркнул всю ее почти сорокалетнюю жизнь, сделал никчемным и обманным то, что она любила, то, чему радовалась, что ценила и берегла. И теперь Зоя ощущала себя новорожденной, явившейся на свет вопреки всему и всем и оттого совершенно ненужной. Несчастным младенцем, которого выбросили погибать на вонючую помойку, даже не позаботившись умертвить, чтоб не мучился.

Иногда, с удивлением следя взглядом за порхающими снежинками, она вдруг припоминала, что это — снег. А ночью на небе высыпали звезды. Яркие, крупные, как осколки елочных игрушек после бурного праздника.

Снег был пушистым. И, наверное, мягким. Раньше Зоя любила ловить на перчатки снежинки и разглядывать их совершенный узор, заново удивляясь фантазии природы. И звезды. Она могла любоваться на них часами, сочиняя сказочные истории о чудесной жизни там, в далеких сверкающих мирах. Или представляя, как она бежит по звездам, словно по камешкам, выступающим из холодной речки. И эти камешки горячие-горячие. Поэтому бежать по ним надо быстро. Чтоб не опалить ступни…

Теперь же ни то ни другое ее абсолютно не трогало. Словно эти привычные приметы, которыми полнилась ее прошлая жизнь, исчезли вместе с ней, и нужно было заново привыкать не просто к новому образу жизни, но и к тому, что у каждого природного явления существовали свои имена — снег, звезды, ветер. Однако нынче за словами ничего не стояло. Как и за их изображением. Просто слово. Просто снег. Просто звезды. Как картинка из детского словаря. Ткни пальцем — проткнешь насквозь хоть звезду, хоть снежинку. Не ощутив ни холода, ни тепла. Потому что за словами — пустота. И вся жизнь — пустота.

В другой же раз Зоя вдруг вспоминала знакомое слово и, неожиданно соотнося его с тем, что видели глаза или ощущало тело, замирала от страха, будто даже слово, даже легкая, стремительно тающая звездчатая снежинка на черной перчатке способны были вернуть ее в тот недавно пережитый кошмар. Потому что все они были приметами того времени, той жизни, с которой она однажды без всякого сожаления решила расстаться.

Она не знала, что с ней происходит, и об этих своих метаниях и страхах не говорила даже Рите, переживая все в себе, но, когда первый испуг проходил, на поверхность вдруг выскакивала злость и начинала больно стучать костлявым кулачком в виски: отомсти! Отомсти! Отомсти!

Зоя удивленно прислушивалась к себе, обнаруживая эти новые, незнакомые и настойчивые позывы, пыталась уяснить, откуда они берутся с такой настырностью и постоянством, да так ни до чего и не докопалась. Зато определенно поняла: пока она не накажет Владимира (месть — неправильное слово, несоответствующее), пока не заставит его страдать, хотя бы вполовину так, как страдала сама, покоя ей не будет. И наказание — тоже неправильное слово! Она же не Господь Бог, чтобы наказывать! Просто она должна сделать так, чтобы он понял, насколько человеку может быть больно. Не ей, Зое, а просто человеку. Любому. В том числе и ему.

Куриное филе с овощами. Фруктовый салат. Густой духовитый кофе в чашках-наперстках. Бежевые тяжелые портьеры на окнах, толстый тканый ковер под ногами. Тепло, уютно, спокойно.

Квартиру они привели в порядок буквально в считаные дни. Мебель, понятно, покупать не стали, кроме изящного сервировочного столика на колесах, но вот портьеры и ковер — святое. И, конечно, посуда. Оказалось, что обе женщины имеют одну и ту же слабость — хорошая посуда.

— Знаешь, Зойчик, что я подумала? — Рита сделала маленький глоточек кофе. — Для того чтобы все сделать правильно, нам нужно точно знать, что происходит в наших бывших конторах.

— Как?

— Вопрос.

— Ну не лазутчиков же засылать?

— Почему бы и нет… — Рита задумалась. — А может… Зойчик! — вскочила она на ноги, чуть не сбив изящный столик. — Кажется, я придумала!

Зоя прижала к пылающим щекам холодные ладони. Отчего-то этот Ритин возглас, такой радостный и обнадеживающий, показался ей гонгом, возвещающим о близком несчастье.

— Зоя, — подруга уставилась на нее сияющими глазами. — Нам не надо привлекать никаких лазутчиков. Ты досконально знаешь свою фирму и свое дело, я — аналогично. Значит, ты должна пойти в «Озирис», а я — в «Центурион».

— В смысле? — оторопела Зоя. — Что я забыла в твоем «Озирисе»? Я же сифилис от прыща не отличу!

— А тебе и не надо. Для этого врачи имеются. Я там чем занималась?

— Чем?

— Тем же, чем и ты в своем «Центурионе», — финансами, отчетами, развитием.

— То есть ты хочешь, — Зоя начала соображать и снова похолодела от нехорошего предчувствия, — ты хочешь, чтобы мы заменили друг друга?

— Ну! Здорово я придумала?

— Здорово, — согласилась Зоя, — а зачем?

— Что — зачем?

— Зачем нам подменять друг друга? Цель?

— Во-первых, мы заставим их в нас влюбиться!

— Рит, ты чего? — Зоя покрутила пальцем у виска.

— Подожди, не перебивай! — отмахнулась подруга. — Кто знает наших благоверных лучше, чем мы сами?

— Это ты здорово сказала, — уважительно кивнула Зоя. — Мы их так хорошо знаем, что и предположить не могли, на что они способны!

— Иронизируешь? — хмыкнула подруга. — Значит, включилась. Уже хлеб. Я же о другом говорю. О привычках, о мелочах всяких. Ну что там мужику нравится, на что он западает, как его зацепить. Что в работе смыслит, насколько и так далее.

— Знаешь, — Зоя задумалась, — если так, то мы с тобой должны анализировать их как абсолютно чужих людей. Понимаешь? То есть забыть о своих обидах и, что называется, с холодным носом…

— Умница! — Рита одним глотком допила кофе. — Размышлять о них именно как о посторонних. То есть просчитывать все возможные варианты их поведения и на каждый их шаг иметь, минимум, три готовых решения.

— Думаешь, получится?

— А кто говорил, что будет легко? — парировала Маргарита. — Чтобы мы с тобой — умницы, красавицы, рабочие лошади, в конце концов, не справились с этими… Все-все! — хлопнула она себя ладошкой по губам. — Отныне — ни одного плохого слова. Исключительно с уважением и пиететом. Как они того заслуживают. Чтобы победить врага, его нужно уважать.

— Так что ты придумала? — поторопила Зоя. — Зачем нам внедряться в фирмы?

— Зойчик, — Рита серьезно взглянула на подругу. — Кто создавал «Центурион»?

— Я.

— Кто его раскручивал? Кто ставил на ноги? Кто, в конце концов, зарабатывал деньги?