Когда Хэнраган поднял глаза от снимка и посмотрел в окно, женщина уже ушла. Он записал адрес Айрис и договорился, что заедет за ней в шесть вечера в понедельник — день, когда ресторан «Черная луна» закрыт. После этого Билл Хэнраган поехал домой. Утром он позвонит Эйбу. Утром они отыщут мать Эстральды Вальдес. Но первым делом утром, воскресным утром, он пойдет к мессе в церковь Святого Варфоломея. А еще Хэнраган подумал, не позвонить ли сыну в Канаду. Впрочем, для этого было поздновато, и он решил позвонить ему завтра во второй половине дня.

Либерман был уверен — продлись заседание комитета по созданию комитета по реконструкции еще час, он назовет Ирвинга Хамела Эрвином Роммелем. Он допустит такую оговорку и извинится. Потом повторит ее — и снова извинится. Затем, если Бог наблюдает за течением событий, что есть Его священная обязанность, Он уведомит Ирвинга Хамела, что тому следует закрыть рот.

Ирвинг был неплохим человеком, но постоянно вызывал раздражение. Молодой — еще нет сорока — адвокат, густые черные волосы, контактные линзы. Высокий и поджарый, он каждое утро появлялся в Еврейском общинном центре в Таухи. У него были красивая жена и красивые дети — сын и дочка. В один прекрасный день Ирвинг Хамел мог бы стать королем Дании, или, по меньшей мере, первым мэром-евреем Чикаго, или председателем Верховного суда Соединенных Штатов, но в данный момент он был как шило в заднице.

— Люди не станут давать деньги на реконструкцию, — сказал Ирвинг. — Они хотят видеть свои имена на каменной стене.

— У строительного комитета найдутся стены, — заметил Сид Леван.

Вокруг дубового стола в комнате, служившей одновременно библиотекой и помещением для собраний, сидели трое мужчин и женщина. Рабби Васс понимающе улыбался всему, что говорилось. Ида Кацман не спускала глаз с выступавших. Как старейшая среди присутствующих и самая богатая в общине — по каковой причине в первую очередь она здесь и находилась, — Ида имела некоторые права, в частности право игнорировать ход дебатов. Престарелая Ида Кацман, скорее всего, почти не понимала, что происходит. Когда говорил Васс, Ида смотрела на него сквозь толстые стекла очков в надежде, что с уст раввина сорвутся слова божественного наставления. И каждый раз испытывала разочарование.

— Мебель! — попытался вставить слово Либерман. — Мы можем прикреплять таблички к мебели. На этом столе, к примеру, есть табличка. — Эйб показал на бронзовую пластинку рядом со своим местом во главе стола, которое занимал как исполняющий обязанности председателя комитета. Он мрачно — но все же с надеждой — посмотрел на Ирвинга Хамела.

— Строительный комитет уже запросил права на установку мемориальных табличек на мебели, — сообщил рабби Васс.

— А туалеты? — сказал Либерман, глянув на часы и убедившись, что пошел одиннадцатый час, а никакого решения не принято.

— Это дурной вкус, — заметил Сид Леван.

— Туалеты также принадлежат строительному комитету, — сказал Васс.

— Попытать счастья в Лас-Вегасе, — предложил Либерман, которому все мероприятия по сбору средств внушали страх.

— В последний раз мы потеряли двести долларов, — заявил Хамел. — Я был казначеем.

— Аукцион, — сказал Либерман.

Сид Леван медленно покачал головой. Ида Кацман открыла рот.

— Потерянные деньги, — сказал Хамел.

— Можно показать фильм, — предпринял еще одну попытку Либерман. — Устроить марафон: «Парень из Фриско», «Хестер-стрит», «Пятница, 13-е»[35].

— Вы знаете, сколько стоит прокат фильмов, проектор, реклама? — спросил Хамел, вздохнув. — И никто не придет. У всех есть кабельное телевидение. Фильмы — наверняка проигрышный вариант.

— Тогда «бинго», — предложил Либерман без особой уверенности.

— Мы же евреи, — возразил Леван.

— Мне это известно, — заметил Либерман. — Но у нас есть здание, которое надо перестроить.

— Никакого «бинго», — сказал Хамел.

— Почему? — спросил Либерман.

— Кто придет? — спросил Хамел.

— Католики, — ответил Либерман. — Я знаю многих католиков. Мой напарник католик.

— Мне это не по душе, — сказал Леван. — А что вы скажете, рабби Васс?

— Не думаю, что нам следует прибегать к столь пошлым приемам, — ответил раввин.

Ида Кацман подалась вперед, склонив голову набок, как птичка.

— С другой стороны, — продолжал рабби Васс, — гордость погубила столь многих добродетельных мужчин, — он посмотрел на Иду Кацман и добавил с понимающей улыбкой: — И женщин.

Ида Кацман удовлетворенно откинулась на стуле.

— Предлагаю создать комитет и дать ему возможность решать, где взять деньги, — заявил Сид Леван.

— Мы и есть комитет, — сказал Либерман, глядя в поисках поддержки на Хамела.

— Строго говоря, мы не комитет, — заметил Хамел. — Мы — специальный комитет, созданный применительно к данному случаю, чтобы разработать рекомендации по возможному созданию комитета.

— Рабби Васс, — сказал Либерман, — вы хотите назвать это собрание комитетом? Если нет, я с этим совершенно согласен. Мне бы попасть домой. У нас гостят мои дочь и внуки. Кроме того, я расследую дело об убийстве и я очень устал.

— Это комитет, — заявил раввин.

— Это не может быть комитетом, — возразил Хамел. — Мы не разработали никаких рекомендаций и не следовали никакому регламенту. Это неофициальная дискуссия комитета, созданного исключительно на данный случай.

— Он прав, — поддержал Хамела Леван.

— Нам необходимо изыскать средства на реконструкцию, — проговорил Васс. — На это может потребоваться до пятидесяти тысяч долларов, не считая расходов на строительство.

Ида Кацман полезла за чем-то в свою сумку, а Либерман предложил:

— Давайте устроим вечеринку с танцами.

— Эйб, разве сейчас время для шуток? Я вас спрашиваю, — сказал Сид Леван.

Ида Кацман писала что-то, прикрывая написанное ридикюлем. Хамел посмотрел на нее и приготовился поднять процедурный вопрос. Либерман решил, что настал момент для блицкрига в отношении датского короля, которого вот-вот назовут Эрвином Роммелем. Но тут вмешались Бог и Ида Кацман.

— Этого достаточно? — спросила она, оторвав чек и протянув его через стол рабби Вассу.

Васс взглянул на чек.

— Вполне достаточно, — подтвердил раввин, пустив чек, выписанный на синагогу, по кругу.