Он с силой вжал голову в подушку. Иногда удавалось облегчить муки, вдавив кулак в глазницу, нажав на сонную артерию или стиснув виски руками, но это облегчение доставалось дорогой ценой: как только ослабевало давление, поток освободившейся жидкости причинял немыслимую боль. Экспериментальным путем Майкл нашел компромисс: он лежал на правом боку и несильно вдавливал голову в подушку — такую позу можно было сохранять долго. И теперь, по привычке, он занял знакомое положение. Ему показалось, что приступ проходит, — кульминация минула почти незаметно. Боль обрела иной оттенок — она стала тупой, подавленной, туманной, как застоявшаяся вода. Майкл начал рисовать себе, как он вновь обретает контроль над собственным телом. Эти мысли уже сами по себе были признаком выздоровления — боль лишает способности мыслить, а теперь он мыслил, приходил в себя. Скоро он оживет. Еще час-другой…

В голове Майкла как будто шел фильм: его отец, Джо-старший, совсем как в жизни — пятидесяти восьми лет, худой и жилистый, как Рики, с очками в кармане рубашки, в неизменной черной рабочей куртке. Он бежал. Быстро. Он находился в удивительно хорошей форме для своего возраста. Так трудно позабыть о том, что Джо-старший не всегда был стар. Братья считали своего отца стариком, одряхлевшим от выпивки и тяжелой работы. Но когда он бежал, наступало откровение — это и был настоящий Джо-старший, юный душой. Он бежал по дороге — не по шоссе, а по тропке вдоль реки, слева — краснокирпичные стены домов, справа — бетонная дамба. Впереди улепетывал какой-то мальчишка. Возможно, повинуясь рефлексу: увидел полицейского — беги. В доках Восточного Бостона ошивались целые стаи таких пацанов. Портовые крысы.

(В «Бриджуотере», делая свое заявление, Альберт де Сальво признался, что в детстве частенько околачивался в доках Восточного Бостона. По его словам, только там ему удавалось укрыться от свирепого отца. Доки его ожесточили. Именно там де Сальво понял, что должен сам позаботиться о себе. Что у него крепкие кулаки. Он вовсе не ненавидел полицейских и все время это подчеркивал, втираясь в доверие. Но другие крысята их ненавидели. Один из местных копов принуждал живших в доках мальчишек к оральному сексу. Все они ненавидели этого типа, но де Сальво ни к кому не испытывал ненависти. Просто помнил об этом — и все.)

Майкл соединял воспоминания. Когда Джо-старший бежал по проулку в 1962 году, никто еще не слышал ни об Альберте де Сальво, ни о Душителе, ни о Ли Харви Освальде. Все это ждало впереди. Майкл снова вдавил голову в подушку, пытаясь думать о другом. Ему пришлось замедлить течение мыслей, чтобы кино продолжалось.

Мальчишка нырнул за угол и исчез. Он был там — и его не было. Черные кроссовки, синие джинсы, белая футболка, синяя куртка — Джо-старший перечислял это на бегу, мысленно он уже составлял отчет. Его подошвы слегка щелкали по твердой земле. Позади слышались тяжелые шаги напарника, Брэндана Конроя, он громко пыхтел, стараясь не отставать.

— Это он! — заорал Брэндан. — Это он!

Конрой и Дэйли расследовали убийство. Они хотели поговорить с мальчишкой. Когда тот исчез за углом, Джо-старший принялся набирать скорость, что-то в нем открылось, и он бросился вперед еще быстрее — он спешил, летел. (Майкл теперь как будто смотрел глазами отца, глазами своего старика, слышал собственными ушами его дыхание. Он вслед за ним крикнул: «Стоять! Полиция!») Джо-старший устремился за угол, в проулок между двумя домами. Ему пришлось сбавить скорость, чтобы вписаться в поворот. Хороший полицейский не кидается за угол очертя голову. Никогда. Но ведь это же мальчик тринадцати-четырнадцати лет, не подозреваемый, а всего лишь свидетель, с которым они хотят поговорить. Джо-старший обогнул угол и свернул налево, в то время как инерция тянула в другую сторону, словно невидимая нить, — верхней частью тела он подался направо, ухватился левой рукой за кирпичную стену, чтобы удержать равновесие…

Мальчик.

Секундное замешательство…

Нет…

Мальчик с крупнокалиберным пистолетом, который дрожит в детской руке…

В последний момент Джо испытал соблазн взглянуть на пистолет, но вместо этого посмотрел на мальчишку, в глаза ему…

Джо-старший хотел крикнуть: «Нет», — он уже коснулся языком нёба, выговаривая первый звук…

Мать, по-прежнему возле кровати, все шептала и шептала молитвы, умоляя Иисуса Христа, и святого Антония, и Господа собственной персоной снизойти с небес и убрать некий изъян в центральной нервной системе Майкла, «даровать ему покой и облегчение». Она обращалась к Иисусу, который не удосужился прийти на помощь Эми Райан, когда она истекала кровью, или остановить пулю, пронзившую грудь Джо-старшего. К Иисусу, который в первую очередь и был виноват в нынешних страданиях Майкла. Дура. Чертова дура.

— Уйди!

Он проговорил это в подушку и ощутил собственное горячее дыхание.

Маргарет замолчала.

Он неосторожно обернулся, под черепом забурлило, голова закружилась, и Майкл пришел в ярость. Он видел лицо Маргарет — изумленное, с расширенными глазами — и понимал, каким он кажется матери сейчас. Но ему было все равно. Он хрипло повторил:

— Уйди!

Шар раскачивался туда-сюда, лениво набирая скорость.

На тротуаре перед заградительным барьером собралась небольшая толпа — шеи вытянуты, лица напряжены. Какая-то женщина проговорила: «Началось…» Хозяин магазина Мо Вассерман стоял в толпе, в переднем ряду, наблюдая, как гибнет его дом. Джо Дэйли — тоже.

Шар с легкостью проломил кирпичную стену, угодив в спальню на втором этаже. Комнаты наполнились пылью, которая поднялась столбом, точно дым. Из спальни вынесли не всю мебель, там остались кровать с матрасом и маленькое бюро. В стенах одна за другой появлялись дыры, открывая взглядам публики внутренность дома. Экскаваторщик, раскачивая шар, зацепил кровать и подтащил ее к краю пролома.

Дом рухнул. Тридцать пять минут. Облако штукатурки долго не рассеивалось, пыль оседала, точно пепел, на стеклах машин.

Потом толпа взглянула поверх кучи мусора на церковь Святого Иосифа, в полумиле от развалин. Церковь, точно крепость, стояла на пустыре, оставшемся от Уэст-Энда. Джо попытался припомнить, как именно выглядел дом Мо Вассермана, но уже было трудно восстановить точную картину. Кажется, на крыше имелись выступы, похожие на ступеньки. Или нет?

Несколько часов спустя — после заката, хотя и трудно было понять: могло быть шесть часов, а могло и десять — Джо отправился в «Помпеи», свою любимую забегаловку вблизи Хэймаркет-сквер. У хозяина были особые отношения с полицейским департаментом, поэтому «Помпеи» не закрывались круглые сутки. Очень удобно. Случались вечера, когда Джо не хотелось идти домой после поздней смены, когда в нем еще бурлила энергия, а дома было темно и тихо, ребенок и жена спали.

Он жил на холме в Брайтоне, в небольшом коттедже на заросшей деревьями улочке, позади церкви Святого Себастьяна. Дом ему не нравился, это был не его район. Пытаясь освоиться в пригороде, он чувствовал себя не в своей тарелке. Когда он думал о доме, то обычно представлял там только Кэт и Малыша Джо. Иногда, когда приезжали гости, Джо чувствовал себя одним из них. А по ночам… Господи! На улице стояла мгла, и тишину нарушали только пение цикад, шум в зарослях и далекие звуки города.