– Ты понимаешь, насколько это маловероятно? В большом городе, в крупном отеле, через несколько дней после нужной нам даты?

– Я понимаю.

– А ресторан, может быть, окажется закрыт. – Сэмюэлс говорил с интонациями обиженного ребенка, которого отпихнул кто-то из старших мальчишек и он грохнулся на асфальт и разбил коленку. Ральф уже начал осознавать, что ему не особенно нравится Сэмюэлс. Он все больше походил на слабака.

– Если он рядом с отелем, то наверняка будет открыт.

Сэмюэлс покачал головой, по-прежнему глядя на стоп-кадр с Терри Мейтлендом.

– Даже если ДНК совпадет… в чем я уже сомневаюсь… ты не первый год служишь в полиции и должен знать, что присяжные редко выносят обвинительное заключение на основании анализа ДНК и отпечатков пальцев. Дело Оу-Джея Симпсона – яркий тому пример.

– Показания свидетелей…

– Голд разнесет их в пух и прах. Стэнхоуп? Старая и полуслепая. «Верно ли, миссис Стэнхоуп, что вы сдали свои водительские права еще три года назад и с тех пор не садились за руль?» Джун Моррис? Ребенок, который увидел окровавленного человека на другой стороне улицы. Скоукрофт был нетрезв, как и его приятель. Клод Болтон отсидел срок за хранение наркотиков, которые сам же и употреблял. Лучшее, что у нас есть, это Ива Дождевая Вода, но открою тебе секрет: народ в этом штате по-прежнему недолюбливает индейцев и не особенно им доверяет.

– Но мы зашли так далеко, что отступать уже поздно, – заметил Ральф.

– Похоже на то.

Потом они долго молчали. Сквозь открытую дверь кабинета было видно, что в приемной участка сейчас почти пусто, как всегда и бывало воскресным утром в этом крошечном юго-западном городке. Ральф подумывал, не сказать ли Сэмюэлсу, что это видео отвлекло их от самого главного: убит ребенок, и все улики указывают на то, что они взяли убийцу. Те обстоятельства, что во время убийства Мейтленд якобы находился в семидесяти милях отсюда, еще предстоит прояснить. И пока они с этим не разберутся, им обоим не будет ни отдыха, ни покоя.

– Если хочешь, поедем в Кэп-Сити вместе.

– Я не могу, – сказал Сэмюэлс. – Сегодня у нас с бывшей женой и детьми запланирована поездка на озеро Окома. Она хочет устроить пикник. У нас только-только наладились отношения, и не хотелось бы их испортить.

– Ладно, как скажешь. – Все равно предложение шло не от чистого сердца. Ральфу хотелось побыть одному. Хотелось спокойно подумать о деле, которое раньше казалось простым и понятным, а теперь обернулось, что называется, полной задницей.

Он поднялся из-за стола. Билл Сэмюэлс убрал в портфель свой айпад и тоже поднялся.

– Из-за этого дела мы оба можем лишиться работы, Ральф. Если Мейтленда оправдают, он подаст на нас в суд. Ты сам знаешь, что так и будет.

– Поезжай на пикник. Съешь пару сэндвичей. Это еще не конец.

Сэмюэлс вышел из кабинета первым, и что-то в его походке, во всей его позе – плечи опущены, портфель уныло шлепает по колену – взбесило Ральфа.

– Билл?

Сэмюэлс обернулся.

– В нашем городе изнасиловали ребенка. С особой жестокостью. Либо до, либо после его искусали до смерти. У меня до сих пор в голове не укладывается, как такое возможно. Думаешь, родителей этого мальчика должно волновать, потеряем ли мы работу и подадут ли на нас в суд?

Сэмюэлс ничего не сказал. Он прошел через пустую приемную и вышел на улицу, залитую ярким солнечным светом. Сегодня отличный день для пикника, но Ральф почему-то сомневался, что окружной прокурор весело проведет время.

12

Фред и Олли прибыли в больницу Милосердия буквально через три минуты после «Скорой», доставившей Арлин Питерсон. Несмотря на поздний час, в приемной было полно людей: с синяками и кровотечениями, пьяных и плачущих, сетующих и кашляющих, – как всегда и бывает в больницах в ночь с субботы на воскресенье. Но к девяти утра воскресенья приемный покой почти опустел. Остался только мужчина с рукой, перевязанной окровавленным бинтом. Женщина, державшая на коленях ребенка, трясшегося в ознобе, – оба смотрели «Улицу Сезам» по телевизору, висевшему на стене. Девочка-подросток с кудрявыми волосами, сидевшая с закрытыми глазами и прижимавшая руки к животу.

И Олли с Фредом. Последние из семьи Питерсонов. Около шести утра Фред задремал прямо на стуле, но Олли сидел и смотрел на двери лифта, в котором увезли наверх его маму. Он был уверен, что если заснет, мама умрет. «Неужели ты не мог пободрствовать хоть один час?» – спросил Иисус у Петра, и это был очень хороший вопрос. Вопрос, на который нет правильного ответа.

В десять минут десятого двери лифта открылись, и в приемную вышел тот самый врач, с которым они говорили, когда примчались в больницу. Он был в синей хирургической форме и в мокрой от пота синей шапочке, украшенной пляшущими красными сердечками. Выглядел он усталым, а когда увидел Фреда и Олли, дернулся в сторону, словно хотел избежать встречи. Олли сразу все понял. Ему не хотелось будить отца ради страшной новости, но это было бы неправильно. Все-таки папа знал и любил маму дольше, чем Олли живет на свете.

– Что? – спросил Фред, когда Олли легонько потряс его за плечо. – Что такое?

А потом он увидел врача, который снял свою шапочку, обнажив голову со слипшимися от пота каштановыми волосами.

– Джентльмены, мне очень жаль, но миссис Питерсон скончалась. Мы пытались ее спасти, и поначалу я думал, что все получится, но повреждения оказались фатальными. Мне действительно очень жаль.

Фред смотрел на врача, словно не верил услышанному, а потом закричал. Кудрявая девочка открыла глаза и уставилась на него. Ребенок съежился на коленях у матери.

Очень жаль, подумал Олли. Это у нас фраза дня. Еще в начале недели мы были семьей, а теперь мы с папой остались вдвоем. Очень жаль. По-другому и не скажешь.

Фред рыдал, закрыв лицо руками. Олли обнял отца.

13

После обеда, к которому ни Марси, ни девочки почти не притронулись, Марси поднялась в спальню, чтобы собрать одежду для Терри. Он составлял половину их пары, но его вещи занимали лишь четверть шкафа. Терри был школьным учителем, тренером по бейсболу и футболу, организатором сбора средств на благотворительность, когда возникала такая надобность – а надобность возникала всегда, – мужем и отцом. Он отлично справлялся со всеми своими обязанностями, но платили ему только в школе, и его гардероб нельзя было назвать шикарным. Синий костюм был самым лучшим, он подчеркивал цвет глаз Терри, но уже заметно поизносился, и никто, более-менее понимающий в мужской моде, не принял бы его за «Бриони». Костюм был куплен в обычном универмаге, четыре года назад. Марси вздохнула, достала его из шкафа и сложила в портплед вместе с белой рубашкой и темно-синим галстуком.

В дверь позвонили.

Это был Хоуи, одетый в элегантный костюм намного лучше того, который только что упаковала Марси. Хоуи обнял девчонок и поцеловал Марси в щеку.