Я всегда этому удивляюсь. Каждый раз, когда кто-то входит в комнату Таис, если она в этот момент не спит, то поворачивает голову в направлении вошедшего. И когда посетитель подходит к кровати, она разворачивается к нему, с какой бы стороны он ни стоял. Откуда ей так точно известно, где мы находимся в комнате? Это действительно загадка.

А сегодня при моем появлении она вытянула шею. Подхожу к ней поближе и, наклонившись над ней, начинаю тихонько с ней разговаривать. В этот самый момент она отворачивает лицо в ту сторону, где никого нет. Тогда я обхожу кровать и становлюсь в «поле ее зрения». Она опять отворачивается. Что происходит? Она злится? Однако у нее не расстроенный вид. Я снова обхожу кровать, и Таис поворачивается в противоположную сторону.

После нескольких безуспешных попыток я начинаю волноваться. Неужели Таис лишилась этого инстинктивного компаса, всегда ориентирующего ее на нас? Неужели отныне она лишена этого шестого чувства, позволяющего ей замечать нас, не видя и не слыша? И вот до меня доносится знакомое мурлыканье: Таис смеется!

Все становится ясным. По ее смеху я понимаю, что на самом деле она потешается надо мной. Просто-напросто она играет в прятки. Это всегда была ее любимая игра, и она нашла способ, как продолжить в нее играть. Воображение ребенка не имеет границ. Как маленькие дети, которые считают, что они становятся невидимыми, как только прячутся за ладошками, так и Таис уверена, что делает себя невидимой, просто поворачивая голову в другую сторону.

Я благодарна Богу за то, что маленькая девочка идет навстречу болезни походкой королевы. Ничто не сможет помешать ей играть. Как и тому мальчику с детской железной дорогой.

Побежденная ее обескураживающей наивностью, я сердцем и душой присоединяюсь к игре, притворяясь, что не в силах ее найти. Я неистово разыскиваю ее, окликая и мечась по комнате. Словно я ее не вижу. Ее, занимающую центр комнаты. И мое сердце.

* * *

Мольберт установлен, кисточки и палитра наготове. Талантливый Бертран приступает. Это была его идея — написать Таис. Увековечить ее такой, какая она сегодня, — красивой, очень красивой.

Дар, опыт и владение техникой могли бы избавить нашего друга Бертрана от волнения перед нетронутым полотном. Все же он долго не решается сделать первый мазок. Он понимает, что будет значить для нас этот портрет, когда Таис нас покинет. Фотографии иногда бывают чересчур откровенными, потому что они ничего не скрывают. Они слишком реалистичны. Живопись — искусство более деликатное. Она может затушевать непривлекательные трубки, громоздкое оборудование, чтобы оставить только самое главное — спящую на своей кроватке прекрасную девочку.

Оставаясь с ней наедине, он проникает в мир Таис, где ее любимые предметы могут много о ней сказать. Затем, поймав творческое вдохновение, он начинает работать. Таис легко рисовать. Она не проявляет нетерпения, не капризничает, не просит сменить позу. На самом деле она даже не шевелится, так как глубоко спит. С недавнего времени она подолгу находится в этом состоянии, перемежающемся бессознательным.

По истечении нескольких часов художник наносит на картину последние мазки. В этот момент, словно предвидя скорый уход посетителя, Таис просыпается. Она приоткрывает один глаз, но этого достаточно, чтобы заметить его блеск. Не отрывая взгляда от Таис, Бертран снова берет кисть. Два-три ловких движения — и его произведение меняется. Между веками он рисует черную сияющую точку. Он чуть поднимает уголки губ и выбирает для них более насыщенный оттенок красного. Эти детали делают Таис улыбающейся, и это озаряет картину.

Ах, эта улыбка Таис! Ей может позавидовать сама Мона Лиза. Неповторимая, легкая улыбка, смесь невинности и зрелости, веселья и серьезности. Всегда искренняя улыбка, рождающаяся в самой глубине ее души. Она проявляется в сверкании глаз за длинными ресницами, в едва уловимом движении губ. Это не улыбка во весь рот, нет, Таис так не может улыбаться — черты ее лица не настолько подвижны. Нет, это улыбка во все сердце.

Никакой подарок не был для нас так ценен, как эта прекрасная картина. Бертран нарисовал на полотне не только лицо Таис. Под все еще блестящим лаком навсегда запечатлена ее личность, ее сущность, ее ум, ее жизнь. И ее улыбка.

Три года и девять месяцев. Сегодня Таис ровно три года и девять месяцев. Она так мала, так мала, что до сих пор мы считаем месяцы. Хотя по насыщенности и напряженности год ее жизни равен двум. До четырех лет рукой подать. Всего три месяца. Вернее, еще три месяца! Хватит ли ей сил дойти до этого рубежа? Ее день рождения — как мираж в пустыне, удаляющийся по мере того, как к нему приближаешься. Количество дней, отделяющих нас от этой даты, сокращается слишком медленно. Но я держусь. Я очень хочу, чтобы у нее был именно этот день рождения. Больше, чем другие. Следующий год високосный, значит, будет долгожданное 29 февраля. В этот день ей исполнится четыре года.

С момента появления Таис у нее был только один нормальный день рождения: когда ей исполнился один год. Мы радостно и беспечно его отпраздновали. Мы еще не знали… День ее двухлетия останется в нашей памяти как самый мрачный день в нашей жизни. Когда ей исполнилось три года, мы немножко воспользовались ситуацией.

Когда человек рождается 29 февраля, то можно выбрать в какой день отмечать день рождения — 28 февраля или 1 марта. В начале жизни Таис мы выбрали 1 марта; нам казалось логичным праздновать на следующий день после 28 февраля. В общем, ее трехлетие мы праздновали и 28 февраля, и 1 марта. Два счастливых дня вместо одного. Может быть, это был для нас способ себя утешить. Поскольку она будет жить недолго, мы удвоили ее день рождения, не прибавляя ей, конечно же, лет.

В будущем году все иначе: на календаре есть 29 февраля. Я цепляюсь за эту дату в надежде, что Таис еще будет с нами в этот день.

Многие матери, потерявшие детей, признавались мне, что тяжелее переносить день рождения ребенка, чем день его смерти. Я с ними согласна. Каждый год на меня накатывают одни и те же воспоминания. Это тихое ликование и необычайное волнение. Обещание жизни, когда я прижимала ребенка к себе. Все планы, надежды, будущее заключает в себе твой малыш.

Я с болезненной ясностью вспоминаю, какое огромное счастье испытала, когда Таис появилась на свет. Узнав, что это девочка, я была без ума от счастья. Маленькая девочка, принцесса…. О которой я так мечтала! Пока акушерка занималась ею, я, улыбаясь, воображала все то, что проживу с ней вместе. Я увидела, как в свои пять лет она кружится в очаровательных платьях; видела, как она прихорашивается в пятнадцать лет; в двадцать лет я увидела ее уже женщиной. И мне понравилось все, что я увидела. Я знала, что мы всегда будем понимать друг друга. И я почувствовала себя сильной. Таис подарила мне внутреннее равновесие, веру в жизнь. Может, немного наивную, но зато искреннюю. И я подумала: теперь, что бы ни случилось, у меня будет дочь. Что бы ни случилось…

Я часто сожалела, что Таис родилась 29 февраля. Сегодня я считаю, что это к лучшему. Я себе пообещала, что буду переживать один раз в четыре года. В остальные годы я воспользуюсь неточностью календаря. Я втиснусь между 28 февраля и 1 марта, чтобы, укрывшись от всех, поплакать.