Только одни родители могли взять на себя решение такого вопроса, могущего иметь столь серьёзные последствия для ребёнка. К моему великому удивлению, они всецело присоединились ко мне и заявили, что согласны на опасный опыт, на который я сам решился лишь с тяжёлым беспокойством. Они, без сомнения, осознавали вред, причиняемый существующей системой тому, что было самого ценного в их ребёнке. Они любили его безгранично, и именно эта любовь давала им силу идти на риск какого-нибудь несчастного случая, последствия которого могли быть смертельны, лишь бы не сделать из него человека, лишённого мужества и нравственной стойкости.

Алексей Николаевич был в восторге от этого решения. В своих отношениях к товарищам он страдал от постоянных ограничений, которым его подвергали. Он обещал мне оправдать доверие, которое ему оказывали.

Как ни был я убеждён в правильности такой постановки дела, мои опасения лишь усилились. У меня было как бы предчувствие того, что должно было случиться...

Вначале всё шло хорошо, и я начал было успокаиваться, как вдруг внезапно стряслось несчастье, которого мы так боялись. В классной комнате ребёнок взлез на скамейку, поскользнулся и упал, стукнувшись коленкой об угол. На следующий день он уже не мог ходить. Ещё через день подкожное кровоизлияние усилилось, опухоль, образовавшаяся под коленом, быстро охватила нижнюю часть ноги. Кожа натянулась до последней возможности, стала жёсткой под давлением кровоизлияния, которое стало давить на нервы и причиняло страшную боль, увеличивавшуюся с часу на час.

Я был подавлен. Ни государь, ни государыня не сделали мне даже тени упрёка — наоборот, казалось, что они всем сердцем хотят, чтобы я не отчаялся в задаче, которую болезнь делала ещё более трудной. Они как будто хотели своим примером побудить и меня принять неизбежное испытание и присоединиться к ним в борьбе, которую они вели уже так давно. Они делились со мной своей заботой с трогательной благожелательностью».

Борьба за ребёнка была выиграна. Никто не мог излечить болезнь неизлечимую, но из «маленького капризного существа», каким показался вначале царевич Жильяру, возрос настоящий христианин с чутким сердцем и сильной волей. Из года в год из наследника возрастал бы государь. Но ему суждено было иное. Так и не довелось созреть и раскрыться до конца этой удивительной, богатейшей натуре.

И.В. Степанов: «Несколько раз (в лазарете. — М. К.) бывал наследник. Здесь я не могу писать спокойно.

Нет умиления передать всю прелесть этого облика, всю нездешность этого очарования. Не от мира сего. О нём говорили: “Не жилец!” Я в это верил и тогда. Такие дети не живут. Лучистые глаза, чистые, печальные и вместе с тем светящиеся временами какой-то поразительной радостью».

С.Я. Офросимова: «Идёт праздничная служба... Храм залит сиянием бесчисленных свечей. Цесаревич стоит на царском возвышении. Он почти дорос до государя, стоящего рядом с ним. На его бледное прекрасное лицо льётся сияние тихо горящих лампад и придаёт ему неземное, почти призрачное выражение. Большие, длинные глаза его смотрят не по-детски серьёзным, скорбным взглядом... Он неподвижно обращён к алтарю, где совершается торжественная служба... Я смотрю на него, и мне чудится, что я где-то видела этот бледный лик, эти длинные, скорбные глаза... Я напрягаю свою память и вдруг вспоминаю... Убиенные Борис и Глеб...»

Воспитание любого мальчика как будущего главы семьи должно заключаться в воспитании ответственности, самостоятельности, умении в нужной ситуации принять решение, ни на кого не оглядываясь. В то же время в нём необходимо воспитывать сострадание и чуткость и важное свойство — умение прислушиваться к мнению других людей. Мальчика нужно готовить к роли мужа, отца и хозяина дома. Для царевича Алексея таким домом была вся Россия.

«Царица внушила своему сыну, что пред Богом все равны и гордиться своим положением не должно, а надо уметь благородно держать себя, не унижая своего положения» (Игумен Серафим {Кузнецов). Православный царь-мученик). Если бы мать не приложила к этому стараний, то положение воспитателя наследника, которое и так было непростым, стало бы ещё сложнее.

«Я понимал яснее, чем когда-либо, насколько условия среды мешали успеху моих стараний. Мне приходилось бороться с подобострастием прислуги и нелепым преклонением некоторых из окружающих. И я был даже очень удивлён, видя, как природная простота Алексея Николаевича устояла перед этими неумеренными восхвалениями.

Я помню, как депутация крестьян одной из центральных губерний России пришла однажды поднести подарки наследнику цесаревичу. Трое мужчин, из которых она состояла, по приказу, отданному шёпотом боцманом Деревенко, опустились на колени перед Алексеем Николаевичем, чтобы вручить ему свои подношения. Я заметил смущение ребёнка, который багрово покраснел. Как только мы остались одни, я спросил его, приятно ли ему было видеть этих людей перед собою на коленях. “Ах нет! Но Деревенко говорит, что так полагается!”

Я переговорил тогда с боцманом, и ребёнок был в восторге, что его освободили от того, что было для него настоящей неприятностью».

И.В. Степанов вспоминает: «В последних числах января 1917 года я был в царском Александровском дворце у гувернёра наследника Жильяра, и мы вместе с ним прошли к цесаревичу. Алексей Николаевич с каким-то кадетом оживлённо вёл игру у большой игрушечной крепости. Они расставляли солдатиков, палили из пушек, и весь их бойкий разговор пестрел современными военными терминами: пулемёт, аэроплан, тяжёлая артиллерия, окопы и прочее. Впрочем, игра скоро кончилась, и наследник с кадетом стали рассматривать какие-то книги. Затем вошла великая княжна Анастасия Николаевна... Вся эта обстановка детских двух комнат наследника была проста и нисколько не давала представления о том, что тут живёт и получает первоначальное воспитание и образование будущий русский царь. На стенах висели карты, стояли шкафы с книгами, было несколько столов, стульев, но всё это просто, скромно до чрезвычайности.

Алексей Николаевич, говоря со мной, вспоминал нашу с ним беседу, когда он был в поезде с государем осенью 1915 года на юге России: “Помните, вы мне сказали, что в Новороссии Екатерина Великая, Потёмкин и Суворов крепким узлом завязывали русское влияние и турецкий султан навсегда потерял значение в Крыму и южных степях. Мне это выражение понравилось, и я тогда же сказал об этом папе. Я всегда ему говорю, что мне нравится”.

Затем наследник стал вспоминать Ставку.

Всё это наследник оживлённо говорил и бодро и весело глядел своими большими выразительными глазами. Да и вообще Алексей Николаевич имел здоровый и красивый вид. Он постоянно перебегал с одного места на другое».

Особенно ярко проявилось то, что мальчик много заботился о России, но мало — о себе, в эпизоде, рассказанном П. Жильяром. Императрица поручила наставнику царевича поведать тому об отречении государя Николая от престола: «Я вхожу к Алексею Николаевичу и говорю ему, что государь возвратится из Могилёва и туда больше уже не поедет.

— Отчего?