которую наконец протянул мне еврей, затем побежал к нашему служителю, взял ящик с пистолетами и подал его моему коллеге.

– Ты с ума спятил? – прошипел он. – Что тебе вздумалось болтать с этим болваном?

Первый уполномоченный, пруссак, представлявший собой внепартийное лицо, поговорил с секундантами и отмерил длинными шагами дистанцию. Обоих противников пригласили занять их места.

– Господа! – начал пруссак. – Мой долг, как внепартийного, сделать хотя бы попытку покончить дело миром. – Он сделал маленькую паузу.

– Я, п-п-пож-жалуй… – тихо заикнулся маленький еврей, – ес-сли…

Мой товарищ гневно взглянул на него и яростно закашлялся, так громко, как только мог. Еврей смутился и замолчал.

– Итак, противники отклоняют примирение, – быстро постановил внепартийный. – Я прошу их обратить внимание на мою команду. Я буду считать: раз, два, три. Противники могут стрелять между «раз» и «три», но отнюдь не до начала команды и не после «три».

Пистолеты были обстоятельно заряжены. Секунданты кинули о них жребий, и мой коллега подал один из пистолетов еврею.

– Господин Перльмуттер, – произнес он официальным тоном, – поручаю вам оружие. Вам делает честь, что вы решили завершить ваше столкновение рыцарски-студенческим способом, а не через судью. Я надеюсь, что и здесь, на этом месте, вы не посрамитесь.

Он всунул пистолет ему в руку. Господин Перльмуттер взял пистолет, но рука его так дрожала, что он едва мог держать в ней оружие.

– Черт возьми, да не вертите вы им во все стороны! – продолжал мой товарищ. – Опустите пистолет. По команде «раз» поднимайте его с быстротой молнии и стреляйте. Не вздумайте целить в голову – так никогда не попадете. Бейте в живот – это самое надежное. Как выстрелили – держите пистолет высоко перед лицом, он ваше единственное прикрытие. Пользы от него, конечно, немного, но все-таки может случиться, что ваш противник, если выстрелит после вас, попадет вместо вашей персоны в пистолет. И побольше хладнокровия, господин Перльмуттер.

– Бла-бла-благодарю, – промолвил еврей.

Мой товарищ взял меня под руку и отошел со мной в сторону, в лес.

– Я, честное слово, желал бы, чтобы наш еврейчик взгрел Мерсера, – проворчал он, – я не выношу этого болвана. А кроме того, он, по всей вероятности, сам еврей.

– Но ведь он самый свирепый жидоед во всем студенческом корпусе! – возразил я.

– Вот именно поэтому. Погляди на его нос! Может быть, он и крещеный, и родители его тоже, да только все-таки он еврей. Наш заика не что иное, как помесь прокисшего пива и содержимого плевательницы, но он будет мне крайне симпатичен, если наделает дырок в Мерсере. И, в сущности, это просто скандал, что мы притащили сюда этого беднягу, как теленка, на бойню.

– Да, но ведь он хотел пойти на примирение, – заметил я, – если бы ты не закашлял…

Но он оборвал меня:

– Заткни глотку! Много ты понимаешь, фукс!

Все присутствующие отошли в сторону, в кусты, и только оба противника стояли на лужайке в тусклой полумгле ненастного утра.

– Внимание! – воскликнул внепартийный. – Я начинаю: раз!.. два!..

Мерсер выстрелил. Его пуля ударила в дерево. Перльмуттер даже не поднял своего пистолета. Все поспешили к дуэлянтам.

– Последовал ли с вражеской стороны выстрел? – спросил секундант Мерсера.

– Выстрела не было! – констатировал внепартийный.

Мой товарищ гневно накинулся на еврея.

– Сударь! – вскипел он. – Вы с ума сошли? Неужто думаете, что из-за вас мы станем заносить в дуэльный журнал такое свинство? Стреляйте, куда хотите, но только стреляйте! Хоть провалитесь на месте от страха, но стреляйте, черт побери! Не понимаете вы разве, что срамите корпус, чьим оружием вы пользуетесь?

– Я, пож-жалуй… – заикнулся еврей. На его лбу выступили крупные грязные капли.

Но на него уже никто не обращал внимания – снова все разошлись в кусты.

– Раз… два… и… три!

Сейчас же после команды «раз» Мерсер выстрелил. Пуля попала в пень в каких-то трех шагах от противника. Перльмуттер и на этот раз не поднял пистолета. Его рука нервно дергалась.

– Я спрашиваю, последовал ли на этот раз выстрел с другой стороны?

– И на этот раз другая сторона предпочла не стрелять!

Команда Мерсера оскалила зубы, пруссак так и вовсе улыбался во весь рот. Товарищ мой бросал на них яростные взоры.

– Ну и шайка! – хрипел он. – Какое свинство, что я не могу сейчас убить их всех!

– Почему? – спросил я.

– Бог мой! Так глуп может быть только зеленый фукс! – накинулся он на меня. – Ведь ты же должен знать, что здесь сейчас царит мир и что во время дуэли нельзя показывать когти. Но сегодня же вечером все эти проходимцы получат от меня по вызову. Бьюсь об заклад, что у них тогда будут другие рожи. Ох и вздую же я их всех, черт возьми! Посмотри только, как они паясничают, какой триумфальный вой подняли над нашим оборванцем!

К еврею на этот раз он подошел с другого рода убеждениями.

– Господин Перльмуттер, я апеллирую не к вашему мужеству – мне кажется, что это бесполезно, – но к вашему рассудку, – спокойно промолвил он. – Послушайте, вы, наверное, не имеете никакого желания, чтобы вас здесь прикончили, как борова! Ну так, изволите видеть, у вас нет никакой другой возможности избежать этого, как только путем нападения. Это вам должно было бы подсказать чувство самосохранения. Если вы прострелите вашему противнику брюхо, то я гарантирую вам, что он уже ничего не сможет вам сделать. А кроме того, вы этим сделаете еще доброе дело. – Затем мой товарищ прибавил почти сентиментальным тоном: – Ведь, наверное, для вас будет в тысячу раз приятнее, если вы уйдете отсюда живой, господин Перльмуттер. Подумайте только о ваших бедных родителях.

– У м-меня н-нет ро-род-дителей, – выдавил еврей.

– Ну, тогда подумайте о вашей возлюбленной… – продолжал мой коллега и вдруг запнулся, взглянув на безобразную физиономию еврея, которая вдруг расплылась в жуткую унылую гримасу. – Извините, господин Перльмуттер, я понимаю, что вы с вашей… ну, как бы это сказать, с вашим ликом вы не можете иметь возлюбленной. Извините меня, я вовсе не хотел вас обидеть. Но ведь кто-нибудь у вас, наверное, же есть? Ну, может быть… может быть… собака?

– У м-меня есть м-мал-ленькая с-об-бака…

– Ну вот, видите, господин Перльмуттер, у каждого человека есть кто-нибудь. У меня тоже есть собака, и уверяю вас, что я никого так не люблю, как ее. Итак, подумайте о вашей собаке. Подумайте, какая будет радость для вас, когда вы вернетесь домой невредимым, и ваш песик будет прыгать на вас, визжать и вилять хвостом. Подумайте о вашей собаке и… по команде «раз» стреляйте!

– Я б-буду стрелять! – с трудом