«Несколько увеличенным» — звучит неконкретно, но как-то не очень хорошо… Уточним, насколько ошибся разведчик.

Итак, резервная кавалерия маршала Мюрата, полагаемая им в 20 тысяч сабель, — это четыре кавалерийских корпуса, в действительности составивших на день Бородина порядка 16 тысяч.

Корпус маршала Даву — порядка 37 с половиной тысяч штыков и сабель.

Корпус маршала Нея — 11 с половиной тысяч.

Императорская гвардия — около 19 тысяч человек.

5-й корпус графа Понятовского — порядка 10 тысяч штыков и сабель.

Ну и корпус Евгения Богарне, вместе с корпусом дивизионного генерала Жюно, так и не успевшего стать маршалом империи, — 31 тысяча…

Что ж, погрешность есть, но не так чтобы уж очень значительная. Ведь Орлов не похищал документов из наполеоновских сейфов (точнее — шкатулок и сундуков), но собирал информацию визуально и по расспросам. И, как мы можем понять, это получилось у него достаточно успешно…

Неприятельская армия таяла буквально на глазах, и не только в авангардных боях. Из-за падежа лошадей сильно редела кавалерия, очень много солдат оказалось в числе больных, отставших, а то и просто среди дезертиров. К тому же мародёров, одиночных солдат, а порой и небольшие французские подразделения фуражиров уничтожали вооружённые крестьяне, первые начавшие стихийную партизанскую войну. Историки считают, что за первые два с половиной месяца ведения боевых действий французская армия сократилась чуть ли не вдвое, так что привезённая Орловым информация устаревала, в прямом смысле, ежечасно.

Помимо сообщения о численности и дислокации французских корпусов, Михаил также известил командование о внутреннем положении La Grande Armée. Для снабжения оккупантов к ним по Московской дороге, за многие десятки вёрст, приходили обозы с продовольствием; связь Наполеона с Парижем осуществлялась посредством эстафет. Корреспонденцию везли курьеры, охраняемые, за недостатком людей, не слишком сильно…

Разведчик делал вывод: при таких растянутых коммуникациях невозможно обеспечить их надёжную охрану. Для того чтобы перерезать неприятельские пути снабжения, достаточно было бы направить во французский тыл несколько «летучих» отрядов из гусар и казаков…

Генерал от инфантерии светлейший князь Кутузов с особенным интересом расспрашивал Михаила Орлова о его разговоре с Наполеоном.

— О мире заговорил? Рановато что-то! — усмехнулся российский главнокомандующий. — Для нас война только ещё начинается! А вы, Орлов, имеете ли ко мне какие-то просьбы?

— В строй хочу, ваша светлость!

— Ладно, голубчик, уважу! Скоро повоюешь… — отвечал князь Кутузов.

* * *

Кажется, тогда, впервые за всё время похода, Михаил оказался на бивуаке родного своего Кавалергардского полка, повстречался со старыми товарищами. Особых новостей в полку не было, так как кавалергарды в боях ещё не участвовали, однако из Сводного кирасирского полка — он был составлен из запасных эскадронов различных полков, в том числе и 2-го Кавалергардского, входил в корпус графа Витгенштейна и прикрывал Петербургское направление — пришло известие, что 6 августа в бою под Полоцком убит ядром поручик Сергей Воейков, ровесник Орлова. Это была первая потеря среди офицеров полка…

Рассказы Михаила — о миссии Балашова, о судьбе генерала Тучкова, о встрече с Наполеоном и состоянии неприятельской армии — кавалергарды слушали с большим вниманием. Особый интерес к ним проявил пребывавший на кавалергардском бивуаке подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов, служивший в кавалергардах в начале александровского царствования, но в 1804 году удалённый из полка за «возмутительные стихи». Впрочем, думается, Давыдов, ставший вскоре легендарным «поэтом-партизаном», в особых представлениях не нуждается. Он буквально засыпал Орлова вопросами: какие силы конвоируют неприятельские транспорты, сколько вёрст в день они проходят, где и когда останавливаются на ночлеги и днёвки… По тому, как Денис горячился, теребил свои «чернобурые» — это собственные его слова — усы, Орлов понимал, что интерес у гусара отнюдь не праздный.

«Подполковник Давыдов вызвался первый на партизанские действия в Главной армии, чему поводом было следующее обстоятельство: поручик Орлов, отправленный в Смоленск для получения сведений о пленном генерале Тучкове, возвратясь, рассказывал о беспорядках, совершавшихся в тылу французской армии. “Она походила на Ксерксовы толпы, — прибавил Орлов, — и с сотней казаков можно нанести неприятелю много бед”.

Услышав слова сии, Давыдов испросил у фельдмаршала отряд», — написал потом генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский-Данилевский, знаменитый военный историк, в начале Отечественной войны бывший прапорщиком Петербургского ополчения и адъютантом князя Кутузова.

Так, с лёгкой руки Орлова, его друг Денис Давыдов стал инициатором создания армейских партизанских отрядов в 1812 году…

А вот ещё один характеризующий нашего героя эпизод, зафиксированный современником. Вскоре после оставления Смоленска молодой офицер Пётр Колошин заболел жестокой горячкой. Его друг вспоминает:

«К счастью, ехал мимо нас Орлов (должно быть Михаил Фёдорович); я нагнал его, остановил и, объяснив обстоятельства, просил у него денег взаймы, и он дал мне 50 р. ассигнациями самым приветливым образом. Не помню, возвратил ли я ему эти деньги впоследствии. На этот раз они мне очень пригодились, ибо я купил у маркитанта несколько вина, белого хлеба, бульону, чаю, сахару и пр….

В Андреевском я отыскал избу для Колошина и, уложив его, пошёл к Орлову, который просил главного доктора Геслинга навестить больного…»

…Русская армия приближалась к Бородинскому полю, где её главнокомандующий намеревался дать неприятелю генеральное сражение.

* * *

«Под Бородиным было четыре брата Орловых, все молодцы собой и силачи. Из них Алексей служил тогда ротмистром в Конной гвардии. Под ним была убита лошадь, и он остался пеший среди неприятельской конницы. Обступившие его четыре польских улана дали ему несколько ран пиками; но он храбро стоял и отбивал удары палашом; изнемогая от ран, он скоро бы упал, если б не освободили его товарищи, князья Голицыны, того же полка. Брат его Фёдор Орлов, служивший в одном из гусарских полков, подскакав к французской коннице, убил из пистолета неприятельского офицера перед самым фронтом. Вскоре после того он лишился ноги от неприятельского ядра. Так, по крайней мере, рассказывали о сих подвигах, коих я не был очевидцем. Третий брат Орловых, Григорий, числившийся в Кавалергардском полку и находившийся при одном из генералов адъютантом, также лишился ноги от ядра. Я видел, когда его везли. Он сидел на лошади, поддерживаемый под мышки казаками, оторванная нога его ниже колена болталась; но нисколько не изменившееся лицо его не выражало даже страдания. Четвёртый брат Орловых, Михаила, состоявший тогда за адъютанта при Толе, также отличился бесстрашием своим, но не был ранен. Кавалергардского полка поручик Корсаков, исполинского роста и силы, врубился один в неприятельский эскадрон и более не возвращался: тела его не нашли», — вспоминал впоследствии генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьёв-Карский, бывший в 1812 году прапорщиком Свиты по квартирмейстерской части.