Пеппер жил у нас давным-давно. Для попугая он был прямо-таки образцом долголетия. И вот однажды утром матушка спускается вниз по лестнице, а попугай сдох. В массе своей Девочки отнеслись к этому спокойно и только хотели знать, когда мы купим следующего попугая. Но папа сказал: «Нет». Пес его знает, на каких телепрограммах новый попугай будет орать, а все время таскать клетку в прихожую папа утомился. Когда попугай умер, Венди плакала. Плакала она и всю следующую неделю. Это показывало, что под разноцветной мишурой скрывалась ранимая душа. Если бы Венди могла справиться со своими эмоциями, она быстро оправилась бы от потрясения. Она, в общем, действовала в правильном направлении: старалась бороться с трудностями на духовном уровне. Вот чему я научился (по правде говоря, я перенял это от тех, с кем общаюсь здесь): если хочешь быть счастливым, старайся всегда сохранять душевное спокойствие. Если душа спокойна, ты будешь эмоционально устойчив. А если ты эмоционально устойчив, твой разум не будет принимать поспешных решений. Если же разум не будет принимать опрометчивых решений, ты избежишь телесных повреждений. Сила распространяется по нисходящей: духовное; эмоциональное; интеллектуальное; телесное. Венди всегда действовала в правильном направлении, когда старалась обуздать свои эмоции, но ей, наверное, не хватало религиозной опоры, недоставало подлинной духовности.

Однако вернемся к смерти Пеппера. Уже прошло несколько недель со дня этого печального события, а Венди все источала слезы, и Девочки дразнили ее из-за этого. И вот однажды Донна и Джедди вылепили из хлеба фигурку попугая, запекли в духовке и примотали к жердочке. Ведь матушка и папа не выбрасывали пустую клетку еще целый год. Джедди раскрасила фигурку пищевыми красками, а Донна отправилась к Венди и сообщила ей, что объявилось привидение Пеппера — прилетело из гостиной и поселилось в клетке. И оно только и делает, что бормочет: «Венди, хочу Венди». В гостиной тогда стоял диван — если его переднюю часть приподнять, туда можно было класть одеяла и прочие вещи. Как только Донна и Венди приблизились к гостиной, Джедди спряталась в диван и принялась чирикать, словно попугай, и произносить следующие слова:

— Венди, Венди, ты убила меня, это ты во всем виновата! Я выклюю тебе глаза, это ты меня убила!

Венди только глянула на мертвый кусок хлеба и сразу бросилась вон из комнаты, крича:

— Мама, мама, Пеппер хочет выклевать мне глаза!

К тому времени, как Венди вернулась в гостиную вместе с матушкой, Донна успела убрать все вещественные доказательства и скромно сидела на диване в одиночестве. Как только матушка вышла, диван залился смехом. В смехе слышались интонации Джедди.

Матушка повела Венди к доктору проверить, все ли у нее хорошо с головой, а то ей привиделся призрак дохлого попугая. У Венди была небольшая температура, и Макмаллен прописал ей жаропонижающее. Но с тех пор (пока Венди не обрела некоторую независимость и силу, объявив себя лесбиянкой) все Девочки знали, что достаточно незаметно подкрасться к ней сзади и прошептать ей на ухо: «Ты убила попугая. Это из-за тебя умер Пеппер», чтобы Венди обратилась в рыдающую неврастеничку.

Пока в ее жизни не наступил лесбиянский этап, Венди года этак три самоуглублялась, регулярно совершая пешие прогулки по городу с высоко поднятой головой и прямой спиной — ну просто ходячее воплощение презрения к окружающим. Правда, она намеревалась создать совсем другой образ. Ей важно было показать всем, что можно появляться на людях и не иметь с ними никаких сношений. Она пряталась в себя, как в раковину, — верный путь в ужасное королевство агорафобии.

Ближе к концу этого трехлетнего периода в нашем районе появились маляры. Они красили заборы и выкрикивали непристойности вслед проходящим девушкам.

В тот день они крикнули Венди:

— Эй, белобрысая, покажи бороду!

Венди выдала им полный набор нехороших слов, которыми пятнадцатилетние девчонки овладевают в школе на уроках английского. Маляров это не утихомирило. И тогда произошло нечто странное. Венди стала ходить мимо них все чаще и чаще, не обращая ни малейшего внимания на оскорбления. Ее агорафобия, словно парящее судно, возносила Венди над грязью, и похабщина только слегка щекотала — легко было притвориться, что ты ее не замечаешь. К моменту окончания работы маляров Венди взяла за обыкновение проходить мимо них раз по сорок на дню, не выказывая никакой видимой реакции на их слова. Донна считает, что, поскольку Венди приучала себя не реагировать на мужчин, она приняла свое душевное состояние за отвращение к ним. Лесбиянский этап начался сразу же вслед за тем, как маляры отчалили.

Вендиной подружкой была бабища в готическом духе. Говоря точнее, в духе готической жути. Готической, потому что сама она была настоящее чудище, а жути, потому что именно это чувство она всем и внушала. Звали ее Клаг. Толстая, будто выброшенный на берег кит, она физически подавляла Венди. Ведь Венди была такая слабая, что не смогла бы спихнуть и кошку с обеденного стола. Они вместе прогуливались по городу — Клаг вся в черном, и асфальт прогибается под ее тушей. Она была такая жирная, что в складках у нее на животе можно было бы спрятать телефонную книгу. Кожа у нее была белая, за исключением тех мест, где имелись скопища действующих вулканических прыщей. При одной мысли о том, как они занимаются сексом, становилось плохо. И разумеется, Венди целовалась со своей Жирной Сестрой Невесты Франкенштейна на главной улице, прямо у супермаркета «АСДА». Можно было подумать, что это повергнет в омерзение весь город. А вот и нет. В том смысле, что сами гомосексуальные отношения ни у кого не вызвали отвращения, потому что большинство думало, что Клаг — парень. Другое дело, что все плевались, как это Венди, такая хорошенькая девочка, может целоваться с этой отбракованной на съемках клипа пародией на Мита Лоуфа.

Как только Венди увлеклась религией, она мигом покончила со всеми лесбиянскими делами. Раз и навсегда. Однако Клаг не теряла надежды ее вернуть и с этой целью, углядев Венди в каком-нибудь пабе, вламывалась туда и переворачивала столики. Однажды в пятницу она заявилась в «Мемори Лейн», встала рядом с Венди и принялась наблюдать, как все эти молодые жеребцы ухаживают за ней. Постояв так немного, Клаг достала из сумки полную бутылку бормотухи и разбила себе об голову. Вино хлынуло потоком, словно кровь. Но Клаг показалось этого мало, и она принялась вдавливать в кожу головы осколок за осколком. Вот тут уже трудновато было определить, где кончается вино и начинается кровь. Само собой, Клаг забрали в больницу, где ее принялись лечить, и благодаря лекарствам она быстренько догнала вес до ста тридцати с лишним кило. Плакало по ней другое заведение — более закрытого типа — там ей было бы безопаснее. А так она стала неуправляемым спутником Венди, — и этот спутник удерживали на орбите какие-то злые гравитационные силы. Все вокруг нее рушилось, и вернуть Венди стало для Клаг единственной целью в жизни. Никто не знал, сколько Клаг лет — ей подошла бы любая цифра от девятнадцати до тридцати пяти. Для Клаг, для лесбиянки, закончились гулянки. Ее последняя отчаянная попытка вернуть любовь Венди была такая: Клаг взобралась на балкон пятого этажа одного из домов на Монкленд-лейн, взгромоздилась на самый край и объявила миру, что сейчас прыгнет.